Среди петербуржцев, потерявших во время пандемии коронавируса близких, немало тех, кто винит в этом врачей. Они говорят не только о ненадлежащем лечении своих родственников, но и о грубой подделке медицинских документов, с которой они столкнулись, когда захотели разобраться в причинах смерти. Корреспондент Север.Реалии пообщался с близкими погибших, кто требует возбуждения уголовного дела и уже обратился с соответствующими заявлениями во все инстанции.
– Моему папе был 61 год, он вел активный образ жизни, работал, мы с ним ходили на фитнес, раз в несколько дней он обязательно посещал тренировки, больничный брал очень редко, – рассказывает Анна Терехова. 22 мая она потеряла своего отца Константина Барышева. – Да, у него был диабет второго типа, но вполне скомпенсированный. Когда он поступил в Госпиталь для ветеранов войн, он чувствовал небольшое недомогание, но через неделю его не стало. Что меня абсолютно убивает – нам позвонили и сказали о смерти папы, когда реанимационные действия еще не закончились. И потом, в свидетельстве о смерти, значится инфекционная пневмония, дистресс и ковид, внизу есть приписка про диабет. А когда мы запросили медицинские документы, в истории болезни появились еще хронические заболевания, которых у папы никогда не было. И патологоанатом, с которым я потом общалась, этих заболеваний у него не нашел. Когда я описала нашу историю в группе, туда набежали сотрудники госпиталя и стали писать про папу гадости – что он якобы какая-то дряхлая развалина. Но это не так! Я хочу, чтобы было возбуждено уголовное дело, иначе эти проверки, которые в госпитале уже были, опять ни к чему не приведут.
Диабетическая кома
Константин Барышев простудился в начале мая, его лечила жена, Анна Барышева. Сама она врач, каждый день прослушивала ему легкие – все было чисто. К участковому врачу решили обратиться только за больничным: период удаленной работы у него закончился, но жена посчитала, что нехорошо ехать на службу, не долечившись. Вызвать врача в мае было непросто, а когда участковый доктор все-таки пришла, она сказала, что надо сделать КТ легких. Оказалось, что амбулаторно сделать КТ невозможно, и вот 16 мая Константин Барышев попал в Госпиталь для ветеранов войн, где через неделю умер.
Его вдова Анна Барышева говорит, что ее медицинское образование позволяет ей профессионально оценить действия врачей.
– В пятницу вечером его положили в ковидное отделение, где его просто бросили: там в выходные одна дежурная бригада на весь госпиталь, к нему два дня никто не подходил, КТ тоже не сделали. В субботу он с нами разговаривал, шутил, а в воскресенье "потяжелел", чувствовал себя гораздо хуже. Но даже градусника не допросился у сестры – она, по его словам, говорила: "Я не собираюсь тут от вас заражаться". Так что он сам пошел и купил себе градусник в аптечном ларьке – оказалось, у него 39,6. В понедельник пришла врач и перевела его в реанимацию, потому что у него нет положительной динамики. Но откуда ей быть, если его не лечили? Пришел инфекционист, написал на бумажке грамотные, на мой взгляд, назначения, но в лист назначений их никто не перенес, и они не выполнялись. Каждый день был новый врач и новые назначения, а 19 мая пришел совсем молодой доктор и единоличным решением перевел его на ИВЛ. Когда я узнала об том, я была просто в шоке: зачем?!
По данным истории болезни, никакого ухудшения не было, наоборот
А когда потом посмотрела историю болезни, уже посмертно, у меня просто земля из-под ног ушла. Там написано: интубирован и переведен на ИВЛ в связи с ухудшением состояния – но, по данным истории болезни, никакого ухудшения не было, наоборот, сатурация у него росла, да и другие показатели были почти как у здорового человека. Там протокола о переводе на ИВЛ вообще нет – просто запись постфактум. И он стал тут же ухудшаться – хотя бы его деинтубировали, заметив это, но нет. Ведь уже установлено, что нельзя просто так переводить на ИВЛ – это уже акт отчаяния, когда человеку совсем плохо. Диабетические препараты у него с собой были, но ему их не давали – вернули нам нетронутыми. Он поступил с нормальным сахаром, а там он у него подскочил с 8 до 20. Я считаю, его просто загнали в диабетическую кому. И сахар проверяли всего два раза за все время, а в любой больнице это делается трижды в день. В листе назначений есть инсулин на 21 мая, но нет ни кратности, ни дозировки, да и вообще, он его не получал там никогда.
Вот как описывает дочь Константина Барышева его последние часы: "Отсутствие контроля в ночь с 21 на 22 мая, при высоченном давлении и понижающемся уровне сатурации (с 96 до 84), доктор Е., который дежурит в реанимации для спасения жизни, оставил больных умирать с 22:00 до 6:00. Кстати, как оказалось позже, доктор дежурил со своей женой – медсестрой Е. Наверное, этой ночью у них были более важные дела".
Вдова Барышева считает, что в истории болезни ее мужа масса фальсификаций.
Целый ряд хронических заболеваний перечислен, которых у него никогда не было
– Во-первых, нет такой официальной формы, как у них – согласия пациента на все виды медицинских вмешательств сразу. Согласие должно быть информированное, где перечислены все виды вмешательств, а там мало того что форма убийственная, так еще и подпись не его, – говорит Анна Барышева. – Потом я увидела запись – целый ряд хронических заболеваний перечислен, которых у него никогда не было: и хронический бронхит, и хронический пиелонефрит, и хронический гастрит, и хроническая почечная недостаточность. Это не подтверждено никакими исследованиями, лабораторными или инструментальными данными.
Родные Константина Барышева намерены добиться возбуждения уголовного дела, они уже обратились с соответствующими заявлениями в прокуратуру, Росздравнадзор, Роспотребнадзор и т. д. Они считают, что к его смерти привели несколько факторов, подпадающих под статьи УК: ненадлежащее оказание медицинской помощи, халатность, оставление в опасности.
Там есть журнал наблюдений и дневник наблюдений – данные за один день в них должны совпадать, а они разные
– Я хочу, чтобы было установлено, что в этой больнице подделывают медицинскую документацию, – подчеркивает Анна Барышева. – Я сама видела в медицинской карте следы вырванных листов, там сплошной подлог и подмена данных. Ведь одни данные должны вытекать из других. Там есть журнал наблюдений и дневник наблюдений – данные за один день в них должны совпадать, а они разные. В дневнике записи сделаны одной ручкой, одним почерком, с одной и той же подписью, что невозможно – ведь один человек не может дежурить пять дней подряд. Зафиксировано, что в ночь на 22 мая было резкое ухудшение, гипертонический криз, скачок сахара, понижение сатурации, но врач с 22 вечера до 6 утра оставил его без наблюдения, никаких записей за это время нет. В 6 утра запись есть, но никаких мероприятий не проводилось.
У родных Константина Барышева три вопроса к больнице: почему его без видимых причин перевели на ИВЛ, оставили без инсулина и столько подделок в документах? Редакция Север.Реалии направила официальный запрос в Госпиталь ветеранов войн. В полученном ответе говорится, что "по качеству оказания медицинской помощи пациенту проводится ведомственная проверка Комитета по здравоохранению".
"Вы же не в Коммунарке"
59-летняя Наталия Рубчевская тоже лечилась в Госпитале для ветеранов войн. Она выжила, но уверена, что ее здоровье в этом учреждении было подорвано. Попала она туда на реабилитацию после инсульта и уже в госпитале заразилась коронавирусом.
Общий туалет на этаж, еду развозят и раскладывают в открытую посуду, о какой-либо изоляции и речи нет
– В больнице маме стало резко хуже, обострилась аритмия на фоне курса антибиотиков, которые давали в госпитале, – рассказывает ее сын Юрий Рубчевский. – Лечение противовирусными и противомалярийными не рассматривалось, медсестры говорили, что эти лекарства дорогие и "никто вас так лечить не будет, вы же не в Коммунарке". Условия в Госпитале для ветеранов войн ужасные: общий туалет на целый этаж, еду развозят и раскладывают в открытую посуду, о какой-либо изоляции и речи нет. После возвращения домой маме сначала стало лучше, но на фоне нервной и вирусной нагрузки, полученной за время "лечения" в госпитале, обострилась аритмия, пошли приступы высокого давления и тахикардии. Боюсь, ей потребуется повторная реабилитация не только после инсульта, но и после нервной и физической нагрузки, полученной в госпитале. После пребывания в нем она очень сдала.
"Нечего сюда названивать"
Пандемия ковида показала, что смерть человека может стать лишь началом кошмара для его близких. Александра Патрушева рассказывает о смерти в Тосненской МКБ (клинической межрайонной больнице) Валерия Головина, друга ее родителей. Головин и его жена Маргарита Головина с детства были ее очень близкими людьми.
О каком состоянии здоровья вы хотите узнать, если он еще 19-го числа умер?
– Дядю Валеру забрали 14 июня с двусторонней пневмонией, в тяжелом состоянии, и он как сгинул, как в бункер какой-то провалился, сколько туда ни звонили – в ответ только хамят. Спрашиваешь, как узнать о состоянии близкого человека, тебе говорят: никак не узнать – и вешают трубку. Так тете Рите и отвечали изо дня в день: "Женщина, что вы сюда названиваете? Нечего сюда звонить!" 22 июня она все-таки попала на какую-то женщину, тоже не очень вежливую, но та все же пошла куда-то узнавать. Через минуту вернулась и говорит: "О каком состоянии здоровья вы хотите узнать, если он еще 19-го числа умер?" Можно представить состояние тети Риты, которой 73 года. Особенно когда она пошла в морг – ведь в морге города Тосно в 21-м веке нет ни одного холодильника. Вернее, по слухам, один есть, но он забит какими-то невостребованными телами. И так продолжается годами – летом люди получают тела своих родственников в безобразном состоянии... Надо ли описывать, что сказали нам в морге, когда привезли одежду и личные вещи дяди Валеры? Что, прожив пятьдесят лет с мужем, тётя Рита не имела возможности даже в последний раз взглянуть на него? И надо ли говорить, что никто не извинился перед семьёй за весь этот ужас, который случился? Люди уходят, с этим ничего не поделаешь. Но каждый человек, если он не ест младенцев на завтрак, заслуживает того, чтобы о его смерти узнали его родные не через четыре дня и не таким чудовищным образом.
Сейчас родственники умершего Валерия Головина готовят обращение в прокуратуру. На запрос Север.Реалии в Тосненской МКБ не ответили.
Будут ли обращения в прокуратуру и Следственный комитет по поводу возможных врачебных ошибок эффективными, большой вопрос, говорит президент Лиги защитников пациентов Александр Саверский.
На самом деле это большая серьезная научная проблема – когда применять ИВЛ
– Эта ситуация абсолютно стандартная для России, у нас подобных обращений бывает по несколько десятков в месяц – и про приписки в историях болезни, и про то, правильное ли было лечение. В случае смерти Константина Барышева это очень тонкий вопрос – да, жена врач, и ей кажется, что все вокруг неадекватно. Но если спросить лечащего врача, он, конечно, объяснит, что все было сделано правильно. Я сомневаюсь, что родные Барышева смогут чего-то добиться: у них на пути встанет закон о врачебной тайне, который распространяется, к сожалению, и на родственников пациентов. Правда, Конституционный суд принял вменяемое постановление, что родственникам можно предоставлять медицинские документы, но практика все же такова, что если их и предоставляют, то, скорее, через следствие. Насчет причины перевода на ИВЛ – ну, что ж, соберутся эксперты, скажут: это был выбор лечащего врача, современные методики позволяют делать это в случае ковида. А то, что в Италии половина зараженных людей от этого умерли – да, к 22 мая об этом было известно, и, наверное, это уже нельзя было делать, но давайте попробуем доказать это в суде. На самом деле это большая серьезная научная проблема, когда применять ИВЛ.
По словам эксперта, беда в том, что система ответственности врачей построена совершенно неадекватно и эта борьба может иметь чуть ли не обратный эффект.
В КОАПе можно предусмотреть и штраф, и даже лишение права заниматься медицинской деятельностью
– Вот, например, вдова привлекает к уголовной ответственности врачей, те, естественно, сидеть не хотят; эксперты, поскольку они находятся в системе, начинают врать. И в результате совершённый дефект медицинской помощи покрывается, врачебная ошибка не признается, то есть система в целом не видит, не анализирует врачебных ошибок и не способна их исправлять – потому что у нас врачи под уголовной ответственностью. А это неправильно, за исключением злого умысла, – считает Саверский. – У нас бывают совсем простые случаи – например, ставят диагноз сепсис и не дают антибиотиков, тут можно сказать, что это умысел, пусть и косвенный. А здесь спор практически научный, идет выбор терапии, врач ошибается – и ответственность должна быть не уголовная, а административная, для того, чтобы она была неотвратима и адекватна. Потому что в КОАПе можно предусмотреть и штраф, и даже лишение права заниматься медицинской деятельностью. Чего хотят родственники? Признания вины. Этого можно добиться только в уголовной форме – другой-то нет. Обычно, когда доходит до дела, люди говорят: да мы не хотим, чтобы он сидел, мы хотим, чтобы он другим не вредил, но в таком случае это административная норма – лишите его права лечить людей, и все. А уголовная ответственность лишит его этого права только на пару лет, потом он пойдет в частный центр, устроится и будет работает опять.
