В Литве сейчас проживает 200 тысяч иностранцев. Многие из них приезжают сюда в поисках безопасности из-за политического преследования на родине. Но местный департамент миграции перестаёт пускать в страну новых просителей убежища и усложняет жизнь тем, кто уже в стране, – в том числе и россиянам. Корреспондент Север.Реалии поговорил с теми, кому сейчас угрожает высылка.
27-летняя Екатерина Голубева приехала из Петербурга, в Вильнюсе живёт больше года. В конце апреля она получила отказ в убежище. Департамент миграции пришёл к выводу, что на родине Голубевой ничего не угрожает, она оспаривает это решение через суд.
Екатерина уехала из России из-за давления со стороны руководства петербургского фельдшерского колледжа. Она поступила туда в 2018 году. Когда у нее была рабочая практика во Второй городской больнице, начался ковид.
– Устроилась я в середине апреля и, видимо, уже на стажировке заразилась, – рассказывает Екатерина. – Скорее всего – в "зелёной" зоне, где медики снимали костюмы и общались друг с другом. Я отработала две недели и потом месяц сидела на карантине. Прикол в том, что все это время я уже была больна – у меня не было обоняния, тесты у нас не брали. Я тогда думала, что привыкаю к работе, потому что у меня всё болело, когда возвращалась после смен домой.
После больничного Екатерина сразу же вернулась в "красную" зону и работала в ней девять месяцев до января 2021 года, в основном на полторы ставки – рук в больнице не хватало.
– Меня потрясло, что очень многим врачам всё равно. У меня была пациентка на ИВЛ-маске, мне нужно было ее кормить. Через несколько часов после завтрака ей стало хуже – уровень кислорода упал, и все понимали, что нужна немедленная интубация, но в помещении не было врача. Я дважды бегала к нему в "зелёную" зону, каждый раз снимая с себя всю экипировку, и оба раза он сидел нога на ногу и пил чай. Потом пациентку всё же интубировали, но она скончалась.
И это был не единственный случай.
– Через какое-то время интубацию вновь делал этот врач, пациентка умерла. Когда мы осматривали труп, оказалось, что одна из трубок в трахее обмотана волосами. Подруга рассказывала, что когда доктор делал процедуру, он чуть ли не ногой прижал голову женщины, кое-как с силой запихнул трубки и ушёл. Этот клок волос не был главной причиной смерти, но явно был дополнительным фактором.
По словам Екатерины, среди ее коллег и в больнице, и в колледже было распространено убеждение, что если ты медработник, то не должен ничего афишировать.
– Но я всё же однажды вечером на смене написала твит, мол, столько умирает пациентов – особенно мужчин до 45, что невольно начинаешь верить в теорию заговора. Его ретвитнул Навальный, я проснулась от уведомлений – и мне стало очень страшно.
Будучи студенткой-отличницей и главой студенческого научного сообщества, Екатерина ходила на зимние протесты 2021 года, рассказывала сокурсникам про отравление Навального, преследования за экстремизм и репрессии. И это сильно раздражало преподавателей, говорит она. Когда началась война, Голубева участвовала в протестах в Гостином дворе, писала антивоенные посты и в группе научного сообщества колледжа "ВКонтакте" высказалась о взрыве дома в Одессе.
– В апреле 2022-го года мне позвонила моя преподавательница: "Катя, поступила информация, что ты от имени колледжа распространяешь информацию, дискредитирующую российскую армию". Мне стало не по себе: кто-то донёс про мой пост в администрацию колледжа, и мне просто повезло узнать об этом от преподавательницы.
На следующий день Екатерине предстояло сдавать экзамен для допуска к преддипломной практике.
– Мне нужно было показать манипуляцию по алгоритму. Я начинаю показывать, экзаменаторы смотрят на меня как на дуру, говорят, что я делаю не так, – и всё, недопуск. Я переглядываюсь с одногруппниками: они видели, что я всё сделала правильно, и не понимали, что происходит, – говорит Екатерина.
По ее словам, тут же к ней подошел куратор ее группы и сказал, что ей нужно съездить в наркологический диспансер, сдать тест на психоактивные вещества и показать его в колледже.
Тест у Екатерины оказался отрицательный. Затем, благодаря преподавателям, относившимся к ней хорошо, ей удалось пересдать экзамен. С этого момента она замолчала и, видимо, поэтому смогла закончить обучение, но уже без красного диплома.
– Красный диплом я не получила, потому что незадолго до доноса на меня я получила тройку от директора по предмету, которого у нас в принципе не было. А парень, который яро поддерживал Путина и войну, рассказывал, как на неё поедет после выпуска, получил пятёрку, – поясняет Екатерина.
Правда, в России диплом ей все равно не пригодился.
– В России все медработники военнообязанные. А моя специализация – фельдшер скорой помощи – востребована особо, так как я не только выполняю указания лечащего врача, а сама имею право принимать решения, например ставить диагноз, оказывать экстренную помощь и организовывать транспортировку пациентов, – рассказывает Екатерина. – 15 июля 2022 года в последний возможный день я приехала в военкомат, чтобы встать на учёт и пойти работать на скорую. Но пока я сидела в машине, я поняла, что не могу. Что не хочу поддерживать своими руками и своими знаниями путинское государство, которое наглейшим образом убивает людей в соседней стране, оправдывая это защитой. Я не хочу оказаться на фронте. В любой другой ситуации я бы пошла волонтёрить первой, как это было, когда начался ковид: я устроилась в реанимацию по своей воле.
Пугало и то, что медикам в начале войны стали тоже приходить повестки.
– Врачей-терапевтов переквалифицировали в хирургов, был случай, что призвали женщину, у которой были дети. Всё это мелькало в интернете, и медики тогда находились в очень подвешенном положении, никто не знал, что будет завтра, через неделю. И поскольку без военника в России мне работать было нельзя, я поехала в Беларусь – там билет не нужен.
Но в Беларуси работы не было. В 2023 году она поехала в Грузию и написала в твиттере, что ей нужна помощь, чтобы получить убежище в в безопасной стране. Ей ответили из литовского Красного Креста.
– Мне моя история всегда казалась незначительной. Но на самом деле из таких вот незначительных историй и складывается всё, что происходит в России, на любом уровне, от личных трагедий до громких судебных дел, – замечает Екатерина.
Убежище она запросила у пограничников на литовской железнодорожной станции в Кяне и три месяца прожила в центре размещения беженцев возле городка Пабраде. Потом переселилась в Вильнюс, нашла друзей и начала налаживать новую жизнь.
– Первое время я ходила на концерты, гуляла, в октябре устроилась хозяюшкой в школу, где даже успела провести врачебное мероприятие. Литва мне очень нравится. Вильнюс похож на Петербург, только более домашний, что ли. Я выучила язык на уровень А1, теперь хочу подтвердить диплом и работать по профессии.
Кроме того, Екатерина помогала организовывать оппозиционные российские и белорусские акции и устраивала свои. Например, координировала в Вильнюсе сбор подписей за выдвижение Надеждина кандидатом в президенты, её команде удалось собрать их более двухсот.
Прошло больше года, в конце апреля Екатерину вызвали на собеседование в миграционный департамент и выдали отказ в политическом убежище, объяснив, что в России ее безопасности ничего не угрожает.
– Я не была уверена, что мне дадут убежище, – признается Екатерина. – Я до сих пор думаю, что есть намного более значимые истории, чем моя, – например, возбуждённое уголовное дело, из-за которого нужно срочно уезжать. И в то же время я думаю, что всё равно человеку грозит опасность в условиях авторитарного режима.
С решением миграционного департамента Екатерина не согласна. Чтобы убедить чиновников в его несправедливости, она проиллюстрировала свой кейс такими же случаями, как у нее, где люди получали сроки от 5 до 7 лет, но ей все равно ответили, что у нее низкий риск угрозы.
Чтобы не унывать, Екатерина занимается подготовкой школьного фестиваля. Она говорит, что простые дела дают ей энергию для борьбы за свои права. Она уже нашла юристов и собирается судиться с миграционным департаментом – вплоть до ЕСПЧ. В литовском Красном Кресте, помогавшем Екатерине переехать, от комментариев отказались.
"Если есть претензии, возбуждайте уголовное дело"
Ольга Карач – витебский журналист и руководитель правозащитной организации "Наш Дом". В Беларуси она занималась защитой женщин и детей, во время протестов 2020 года – задержанных. Со временем организация была вынуждена переехать в Литву, куда она уже долгое время помогала эвакуировать политически преследуемых белорусов.
Хотя на родине против нее были возбуждены уголовные дела за экстремистскую и террористическую деятельность, в Литве ей отказали в убежище. Не помогла даже апелляция через суд.
– Мне отказали на основании того, что я "могла бы быть" угрозой национальной безопасности Литвы, – поясняет Ольга. – Никаких доказательств на суде представлено не было, всё строится на каких-то предположениях и догадках. Но оказывается, что предположений достаточно для отказа в убежище. Я на суде говорила: если есть ко мне претензии, возбуждайте уголовное дело, приглашайте на открытый суд и выкладывайте все факты на стол.
Служба безопасности Литвы действительно обвиняла Ольгу в работе с российскими спецслужбами, но никаких попыток задержать правозащитницу предпринято не было. Она до сих пор находится в стране легально – пока её гуманитарный ВНЖ не закончится, а это произойдет в августе.
"Угрозой национальной безопасности" в Литве на данный момент признаны более двух тысяч белорусов и россиян. По словам Ольги Карач, оказывающей поддержку белорусам-эмигрантам, установленных критериев для признания человека "угрозой нацбезопасности" не существует, и чаще всего людей этим статусом наделяют несправедливо.
– В прошлом году признанных "угрозой" было особо много. Это может быть бывший военный, банкир, бухгалтер на железной дороге – любой бюджетник. Я не согласна с таким подходом. Если человек действительно занимается плохими делами на территории Литвы – вопросов нет. Но если человек, как у нас было в одном кейсе, окончил военную академию в 1989 году и поэтому представляет угрозу национальной безопасности Литвы – с этим я согласиться не могу.
Наделение таким статусом автоматически лишает человека права податься на политическое убежище или получить ВНЖ в другой стране. Это всё ещё можно будет сделать в Литве, правда, по словам Ольги, без особых шансов на успех. Но и тем, у кого такой проблемы нет, всё равно приходится тяжело.
– Проситель убежища в Литве чаще всего не имеет права работать первые шесть месяцев, никаких пособий в этом статусе нет, как хочешь, так и выживай, в том числе работай нелегально. Ждут убежища сейчас по полтора года, а потом им могут заявить, что вернуться домой для них безопасно. Например, у нас есть парень из Беларуси, который зимой переплывал реку, спасался от уголовного дела, – ему отказали в убежище. Он прямо говорит, что носит в подошве лезвие – если его будут депортировать назад в Беларусь, он готов перерезать себе вены.
Ольга Карач удивляется, что человеку могут одновременно отказать в убежище, обосновывая это отсутствием для него угрозы, и выдать временный гуманитарный вид на жительство, поскольку вернуться назад невозможно из-за того, что опасность всё-таки есть. А могут предложить уехать в Грузию или Турцию, опять же из-за невозможности депортировать человека в Беларусь.
Она собирается до последнего бороться как минимум за своё право на убежище – и уже ожидает заседания по своему делу в ЕСПЧ.
– Не очень хорошо, что белорусские беженцы вынуждены идти в ЕСПЧ, потому что их права нарушены в Литве. Это ситуация для меня странная: люди прибывают из страны с жесткими репрессиями и попадают под прессинг здесь, не понимают, что будет завтра, не видят выхода из этой ситуации и боятся, что их в любой момент депортируют. Так быть не должно.
В последние годы в Литву едет очень много мигрантов – должна ли страна принимать всех?
– Евросоюз принял решение о том, что он принимает беженцев, – это отображено в соответствующем статуте. Правда, Литва сама решает, представляет ли угрозу для человека возвращение в ту или иную страну, – говорит глава белорусской правозащитной организации "Дапамога" Наталья Колегова.
По ее словам, практика показывает, что решение об отказе в убежище иногда бывает неожиданным, несмотря на очевидные риски для людей при возвращении.
– Если взять запрос у "киберпартизан", все, кто сидели в 2020 и 2021 годах, находятся в "списках беспорядков", и их могут в любой момент признать экстремистами. Их сажают в первую очередь – даже за переход дороги в неположенном месте. Так вот, сейчас к нам обратилось семеро таких людей – всем им миграционная служба отказала. Людям говорят: "Да, мы понимаем, что вы протестовали, что вы сидели. Но вам больше ничего не грозит в Беларуси". Это меня поражает.
Ситуация была бы чуть лучше, если бы люди могли сразу подавать не на убежище, а на гуманитарные ВНЖ – это документ, позволяющий людям в опасности год оставаться на территории Литвы, считает Колегова. Но обратиться за ним можно лишь из-за пределов страны, поэтому люди часто предпочитают отстаивать своё право на убежище через суд.
С таким отношением со стороны департамента миграции сталкиваются не только белорусы и россияне, но и другие иностранцы.
"Куда уж больше интегрироваться?"
Даршан Наваратнам родился в северной части Шри-Ланки в 1984 году в этническом меньшинстве, говорящем на тамильском языке. Как раз тогда между тамилами и сингальским этническим большинством разгорелась кровавая гражданская война, продолжавшаяся до 2009 года и унёсшая до ста тысяч жизней.
Подростком Даршан переехал с семьёй в центральную часть острова, где войны не было. Там он получил бакалаврскую степень по бизнес-менеджменту и устроился работать в страховой компании. Все было хорошо до 2009 года – когда "Тигров освобождения Тамил-Илама" разгромили шри-ланкийские ВС.
– В деревнях на севере начали пропадать молодые люди. На самом деле их похищали власти, чтобы обескровить потенциальную новую партизанскую армию. Они задерживали юношей и девушек, обвиняя их в террористической деятельности, и после этого их никто не видел. Я решил помочь их найти – и вызвался работать переводчиком и репортёром для партии "Тамильский национальный союз", – вспоминает Даршан.
Он бросил работу в страховой компании и отправился на север – где на трёх языках расспрашивал о пропавших в полицейских участках и лагерях для беженцев. Несколько раз в ответ он получил угрозы.
– Меня предупредили, что мне нужно бросить это дело, но я не послушал, ведь я делал то, что должно. В начале 2017 года однажды вечером, когда я возвращался с работы, ко мне подъехал белый минивен, и меня самого похитили, отвезли в заброшенный дом, избили, исполосовали ножом, сломали ногу и бросили умирать на железной дороге. Эти люди носили гражданскую одежду, но по ботинкам, которые выпускаются у нас для полиции, несложно было понять, кем они были.
К счастью, Даршана заметил водитель проезжавшего мимо грузовика и отвёз в больницу.
– Когда через два месяца я вернулся домой, меня сразу же вызвали в прокуратуру и сказали, что я нахожусь под подпиской о невыезде и должен отмечаться каждый день в полиции. Каждый раз был ужасным – они постоянно заставляли меня ждать, давали подзатыльники, а если я задавал вопросы, то били.
Наваратнам продержался шесть месяцев, а потом сдался на уговоры родителей и решил бежать. В октябре 2017 года с помощью торговцев людьми он уехал с фальшивым паспортом в Абу-Даби, а затем в Москву. Там он провёл месяц в одном помещении – ему было запрещено его покидать. Кроме оговоренных 24 тысяч евро, у Даршана силой забрали оставшиеся 5 тысяч, оставив его без денег.
– В Москве меня посадили в грузовик и везли в неизвестном направлении целых пять дней. На день давали пол-литра воды и несколько кусков чёрного хлеба. В середины зимы меня высадили в Вильнюсе, сказали, что я в Европе и должен обратиться в полицию. Я спросил у первого же прохожего, говорившего по-английски, что это за страна. От ответил: "Литва". Я уточнил, Европа ли это. "Да". После этого я сдался полиции.
Два дня Даршана продержали в тогда ещё работавшей лукишкской тюрьме, потом перевели в центр размещения близ городка Пабраде, где ему предстояло провести полгода. Потом Даршан обосновался в деревне неподалёку от Пабраде. Он прожил там почти два года, когда ему пришёл отказ на просьбу о политическом убежище.
– Они не поверили в мою историю и должны были депортировать обратно на остров. Но доступных рейсов не было, к тому же начался ковид, поэтому они остановили депортацию. По закону, если меня не могут депортировать в течение года, мне должны выдать гуманитарное ВНЖ. Так и произошло в 2022 году, – рассказывает Даршан.
Он живёт в съёмной квартире в Пабраде. Несмотря на близость центра для беженцев, он там – единственный темнокожий.
– Сначала в Литве было тяжело. Я совершенно не понимал местную культуру, обычаи, и… скажем так, люди обычно относились ко мне определённым образом, прежде чем узнавали меня получше. Теперь народ меня знает – и относится ко мне хорошо. Я называю Пабраде домом, не чувствую себя иностранцем.
А родной дом Даршана, Шри-Ланка, возможно, закрыт для него на всю жизнь.
– Мои родители умерли, брат пропал на войне 25 лет назад, у меня там никого нет. И если я вернусь, то получу как минимум 10 лет тюрьмы – и то если повезёт. Я думаю, что никогда не увижу солнечного света, если вернусь. Я вёл антиправительственную деятельность – а правительство с моего отъезда не менялось, – говорит он.
Но у литовского департамента миграции другой взгляд на ситуацию Даршана: там отказываются продлевать ему гуманитарный ВНЖ и хотят вернуться к изначальному решению о депортации.
– Ковид закончился, и Шри-Ланка выпустила для меня проездной документ через шведское посольство. Сейчас я обратился в суд, который не вынес решения в мою пользу, так что я обратился в высшую инстанцию. Кроме того, мне заявили, что я недостаточно интегрировался и что у меня в Литве нет личных связей.
Что имеется в виду, Даршан не очень понимает. Он работает в литовском культурном центре и организует там мероприятия, готовит в церкви, бесплатно работает в НКО.
– У меня восемь рекомендательных писем, и заявления о том, что я не интегрировался, мне непонятны. Куда уж больше интегрироваться?
Даршан все-таки надеется на позитивный исход, поскольку у решения о его депортации истёк срок и по закону ему обязаны выдать новый ВНЖ.
– Но это Литва, здесь никогда не знаешь наверняка. Пока у меня нет постоянного вида на жительство, я хожу по очень тонкому льду, который может треснуть в любой момент, – переживает он.
Только за первые полтора года войны Литва аннулировала около трех тысяч видов на жительство и свыше 150 разрешений на постоянное проживание для граждан России и Беларуси.
Редакция Север.Реалии обратилась в Департамент миграции при Министерстве иностранных дел Литовской Республики с просьбой пояснить, почему во многих случаях отказы получают те, кому грозит опасность на родине, а также – почему "угрозой национальной безопасности" нередко признают людей, давно завершивших службу в государственных учреждениях России и Беларуси. На момент публикации ответа нет.
