Новый год – время подведения итогов во многих сферах. Сайт Север.Реалии попросил своих собеседников рассказать, какое слово стало, по их версии, словом года, какую книгу они могли бы назвать книгой года, какие фильмы, экранизации, сериалы показались им самыми важными, а также – какие книги, фильмы или герои классических произведений кажутся им наиболее созвучными сегодняшнему дню.
В разных странах слово года выбирают уже много лет, Россия присоединилась к этому движению в 2007 году, когда выборы слова года прошли по инициативе Центра творческого развития русского языка при Международной Ассоциации преподавателей русского языка и литературы (МАПРЯЛ), при поддержке "Новой газеты". Тогда около 50 слов-номинантов предложили читатели "Новой газеты", "Живого Журнала" и электронной лингвистической рассылки "Дар слова", запущенной философом, писателем, культурологом, эссеистом Михаилом Эпштейном. В жюри входили известные писатели, лингвисты, философы и культурологи. Смысл этого процесса в том, чтобы определить самые характерные для уходящего года слова и выражения. В 2007 году выборы проводились по двум номинациям – "Слово" и "Антислово". Сегодня слово года выбирается в России в 18-й раз.
По словам Михаила Эпштейна, проект родился в сотрудничестве с Санкт-Петербургским университетом.
– Правда, сотрудничества как такового не получилось, так что в 2007 году мы сами начали выбирать слово года, состав экспертов, примерно 15 человек – философы, филологи, лингвисты, культурологи, социологи – со временем менялся. В этом году впервые словом года было признано имя собственное – Навальный, поскольку оно в известном смысле стало нарицательным. Оно подводит важный для России итог ее настоящей, а может, и будущей жизни. Оно отразилось во многих словосочетаниях: смерть Навального, похороны Навального, книга Навального, завещание Навального. И это было редкое единодушие жюри.
Михаил Эпштейн замечает, что это имя упоминается на 3 миллионах русскоязычных и на 5 миллионах англоязычных сайтов. И что у этого слова-имени были конкуренты, например, "квадробер" чуть не стал словом-победителем.
– Борьба квадробера с Навальным – все-таки что-то в этом есть чудовищное...
– Безусловно. Вот, кстати, попадалось имя Трамп – что-то вроде Джокера. Оно как бы ничего не значит, звучит, как междометие – ого, ага… А потом еще выбиралось выражение года, им стало "сидите и не пидиди" из песни Семена Слепакова. Позиция, желательная для власти и близкая сердцу подавляющего большинства россиян. Среди других словосочетаний и выражений года оказались "Курская область", "Третья мировая", "мясные штурмы", "коллективная ответственность".
– А как насчет антиязыка, вы же его тоже исследуете?
– Антиязык – это фальшивый пропагандистский язык, выворачивающий слова наизнанку. Антисловом года было признано слово "ядерка", которое обозначает ядерную войну или ядерное оружие, но в нём используется суффикс, который вводит его в разряд мимимишных, "няшных" слов – "молочко", "печалька". А еще было антислово "разрушка", это про недвижимость – дома в Мариуполе разрушены, их выгодно скупать, чтобы потом или поселиться, или продавать. Этот сюсюкающий язык – очень страшный – вообще-то страшно сюсюкать о конце света. Кстати, наша эксперт Архипова подсчитала, что в телеграм-каналах использование слова "ядерка" с 2020 по 2024 год выросла в 400 раз, в СМИ – в 20 раз.
Среди других слов в этой номинации, тоже занявших высокие места, "чайлдфри", в запретительном смысле, слово "деструктивные" – обо всём, что не одобряет власть, "традиционные ценности", ну и "от реки до моря". Это контекст антиизраильских преступлений.
Книга года для Михаила Эпштейна – роман Владимира Сорокина "Наследие".
– Это уже не апокалипсис и даже не постпостапокалипсис, а привычная жизнь по ту сторону, когда люди выжили, но разбились на некие антропологические типы. Это завершающая книга его в трилогия о докторе Гарине. Там идет поезд в сторону Красноярска, и приносят топливо – ломти человеческого мяса, поскольку паровоз работает только на нем. Людей допрашивают, потом рубят и бросают в топку. Это символ "нового гуманизма", экстремальный текст, который, я думаю, входит в обойму событий 2024 года.
А еще на Эпштейна сильное впечатление произвела выставка Surrealism к столетию сюрреализма в парижском Центре Помпиду.
– В 1924 году вышел сюрреалистический манифест Андре Бретона, и я подумал, что сюрреализм – это искусство с 1930-х годов до 1950-х, которое давно в прошлом. И тут вдруг я открыл для себя, что это самое современное искусство, к нему в первую очередь относится фраза "Сон разума рождает чудовищ", оно само чудовищно, оно говорит про ужасы войны, и чудовища там отовсюду вылетают.
Событием года в сфере кино Михаил Эпштейн считает сериал "Преступление и наказание" Владимира Мирзоева.
– Он не просто осовременил преступление и наказание. Там действие происходит в Петербурге сегодня и как бы на протяжении всего времени России – здесь ведь, в общем, повторяется одно и то же. Фильм гуляет из стороны в сторону, и, конечно, в нем есть приметы и коммунистического опыта, и всего того, через что прошла страна. Это как бы страна, заблудившаяся во времени.
Для политического и социального аналитика Сергея Шелина слово "война" как было, так и осталось главным словом года – уже не в первый раз. Но его не выбрали.
– Люди привыкают ко всему. Я не знаю, в какой степени можно привыкнуть к войне, но я вижу, живя в сравнительно мирной Европе, что даже мои украинские друзья переключаются, ищут опоры – человек не может всё время об этом думать. Как и многие, я надеюсь, что 25-й год принесёт если не мир, то перемирие, но уверенности в этом нет никакой. А вообще, я очень хочу верить, что в 25-м году в мире начнётся какое-то выздоровление, хотя бы в головах.
Поэт Владимир Гандельсман, уже давно уехавший из Петербурга в Нью-Йорк, говорит, что в этом году он писал о будущих поэтических сборниках нескольких поэтов.
– Естественно, я писал о том, что люблю, и, естественно, для меня их стихи были среди главных счастливых событий года.
В связи с одним из сборников Гандельсману надо было пересмотреть фильм "Набережная туманов", а следом он пересмотрел "Дети райка", оба фильма – Марселя Карне.
– И это лучшее, что я видел в этом году в кино. В первом случае – Жан Габен, во втором – Жан-Луи Барро. Почему? Потому что – никаких фокусов (в сравнении, конечно, с сегодняшними киноэффектами), да, немного сентиментальные, романтические, но для меня это совершенно человеческие высказывания, сыгранные великими актерами. То же и с книгой: впечатление, так сказать, ретроспективное. Требовалось перечитать ранние вещи Андрея Платонова. В частности, рассказ "Невозможное". Там он пишет, например, что полная тишина есть вселенская музыка, и слушать её можно без конца, и позабыть жить. И ещё так: "Любовь – невозможность. Но она – правда и необходима мне и вам". И дальше идёт фирменная платоновская совершенно абсурдная и убийственная добавка: "Пусть лучше любовь – невозможность, чем эта ненужная маленькая возможность – жизнь".
– А слово года нашлось?
– В одном из сборников поэтов, о которых я писал, встретилось имя Хайдеггера, философа, который состоял в ультранационалистической фашистской партии Германии до конца войны, и вот ровно вчера во сне мне услышалось его имя по-другому, и это слово я наградил званием "слова года". Точнее, мне услышалась фраза с этим словом-именем, первая половина которого – часть фашистского приветствия: "хайль!", а вторая половина – часть фамилии немецкого философа Хайдеггера. Получилось: ХАЙЛЬДЕГГЕР. "Великий философ Хайльдеггер". Хайльдеггер – это слово года. И информация к размышлению.
Известный филолог Гасан Гусейнов назвал очень яркое слово года собственного изобретения, но оно оказалось совершенно непечатным.
– Мы всё время ищем какие-то метафоры, что-то обыгрываем, это всё очень мило, но на самом деле всё происходящее – за гранью человеческого, за гранью языка, поэтому у меня нет никакого слова года. То есть нет никакого словаря современного русского языка, который бы мог разумным образом описать эти действия. Поэтому приходится выходить за пределы слова.
– С другой стороны, были и Освенцим, и наш ГУЛАГ – эти ужасы все-таки описаны словами.
– Дело в том, что всё, что происходит сейчас, происходит после того, как мы узнали про Освенцим и про репрессии. Все это задокументировано, нет никакой возможности сказать: а мы не знали, что мы повторяем действия таких-то людей. Нет, мы знаем, мы их повторяем сознательно, потому что у них тогда не получилось. У меня, например, нет никаких сомнений в том, что у Путина есть целенаправленная воля к уничтожению государства Израиль: всё, что он проделал с поддержкой ХАМАСа, строительства "метро" в Газе, его поддержка Ирана и "Хезболлы" – это сознательные действия, направленные на то, чтобы уничтожить как можно больше израильтян, особенно когда туда ещё и релоканты отправились в огромном количестве. Это сказка, что Путин не антисемит. Он людоед, а евреев ненавидит за то, что всё время пользовался их услугами. Он никогда никому никакого доброго дела не простит.
– Может, тогда и пресловутое "можем повторить" приобретает иной смысл?
– Ужасы он хочет повторить – не взятие Берлина, а действия Гитлера – и репрессии, и уничтожение народа. Не может переродиться эта система. Я это назвал когда-то – чекистская реконкиста. Вот она сейчас в полном разгаре.
– Может, это и есть выражение года?
– Не года, а целой эпохи – хотя слово "реконкиста" тоже для неё слишком красивое. А стилистически к ней подходит слово "бобок". То, что он говорит, то, как он выступает, – это же абсолютный "бобок", описанное Достоевским бормотание из могилы. И самое неприятное, что мы наблюдаем, – это разложение российского сообщества, и внутри тех, кто уехал, и внутри тех, кто остаётся. Распад связей, взаимные обвинения, жалобы – вот вы нас не уважаете, мы тоже люди, а вы нас не считаете людьми, а вы хотите и квартирку сдавать, и прохлаждаться в Ереване. Мы же слышим это со всех сторон, люди не учитывают, что тот, кто уезжает, он, вообще говоря, всё бросает, сидит на хлебе и воде. Никто друг друга не слышит. И нет ни одного исследования, которое бы происходящее описало научно, а метафорически все прекрасно описали книги Сорокина, тот же "День опричника".
И все же есть и другие книги, которые помогают осмыслить сегодняшний момент.
– Я прочитал мемуары Клауса Манна ("На повороте: жизнеописание". – СР) о его иммиграции – ну и что хорошего в этом опыте? Многие, даже оказавшись на свободе, не справляются с новой психической реальностью. Чтобы все выдержать, нужно иметь стальные нервы, вернее, некоторое бессердечие классиков литературы вроде Томаса Манна или Набокова. Чтобы добиться успеха в совершенно другой среде, всю жизнь тосковать по отечеству, как тот же Набоков, проживший всю жизнь в гостинице, – говорит Гусейнов. – Сколько людей, о которых мы не знаем ничего, потому что они ничем не прославились, ничего не писали, но они точно так же, как Клаус Манн, чем-то травились, стрелялись, причём уже когда война кончилась, в мирное время. То же самое и сейчас происходит.
Поэт Дмитрий Коломенский, бывший петербуржец, сейчас живущий в Израиле, тоже затрудняется назвать слово года и книгу года, а вот "Историю одного города" Салтыкова-Щедрина считает книгой на все времена и особенно актуальной сегодня.
– Губернатор Угрюм-Бурчеев все больше напоминает мне "наше все", засевшее в Кремле, по крайней мере, по стремлению закончить историю. Поворот реки вспять, которым заканчивается книга, кажется все ближе. Новые фильмы я сейчас не смотрю, зато вспоминаю экранизации сказок 60-х годов, таких, как "Айболит-66" (режиссер Ролан Быков, 1966. – СР) или "Каин XVIII" (режиссеры Надежда Кошеверова и Михаил Шапиро, картина снята в 1963 году на "Ленфильме" по пьесе Евгения Шварца "Голый король". – СР). "Каин XVIII" – это фильм политический, создававшийся в советское время с прицелом укусить Запад, но в результате он невероятно точно проиллюстрировал становление тоталитаризма и того, к чему он приводит. Это иллюстрация того, что сегодня происходит в России, до деталей.
Писатель Дмитрий Быков определил для себя слово года – и это "дрон".
– Дрон в моде везде, даже в Америке люди утверждают, что летают какие-то странные дроны, то снимают их, то преследуют. Так что дрон – это сейчас как бы такой аналог музы: прилетает не пойми откуда и делает не пойми что. Везде разворачивается это массовое безумие, и, видимо, в России это будет сейчас главным страхом – после всех этих терактов. Дрон – это символ опасности, он очень ложится на архетипы. Раньше было безумие по поводу НЛО, а это его комнатный аналог.
Книга года для Быкова – это книга ирландского публициста Ричарда Сеймура "Диагноз: национализм".
– Там впервые объяснено, как во всем мире состоялся реванш национализма, как это связано с правой идеологией, чем он опасен, можно ли его победить. Сам автор, будучи северным ирландцем, понимает, с чем он имеет дело. Он рассматривает два основных события: приход к власти Болсонару и марш Пригожина. Книга вышла в Англии и США одновременно, вызывает бурные дискуссии, и мне это безумно интересно. Я всю жизнь доказываю, что хорошего национализма не бывает, и теперь такое ощущение, что младший брат пришел на помощь в драке.
Самыми актуальными книгами сегодняшнего дня Быков считает роман американского писателя Джозефа Хеллера "Уловка 22", потому что "бред войны ни у кого с такой силой не отражен", а также роман Стивена Кинга "Мертвая зона", "в связи с приходом к власти персонажа оттуда Грега Стиллсона".
– Книге 40 лет, разумеется, Грег Стиллсон за это время изменился – и мы напряженно следим, сбудутся ли кинговские предсказания.
Для литературоведа, писателя, филолога Олега Лекманова слово года по-прежнему "война".
– Ощущением войны очень сильно пронизаны все радости, все наши мелкие печали. И речь идёт не только о той ужасной войне, которую Россия развязала в Украине, но и о войне, которую ведёт ХАМАС – против Израиля и везде. Для меня очень важен язык, и страшно, что в цивилизованной Европе, в Соединенных Штатах, увы, очень многие люди, которые, как мне казалось, должны были занять адекватную позицию, занимают неадекватную позицию, защищают преступников и убийц.
Книгой года Олег Лекманов считает посмертную книгу Алексея Навального.
– Она мне кажется такой важной для всех нас, если не как пример, потому что такому уровню трудно соответствовать, то как урок, как идеал мужества, которое проявил этот человек, любящий Россию и погибший за неё. Эта книга главная для меня.
Лучшим фильмом, который Олег Лекманов посмотрел в этом году, он считает "Жизнь Чака" режиссера Майка Фланагана, получивший Приз зрительских симпатий на кинофестивале в Торонто.
– Это философская картина, остроумная и тонкая, затрагивающая тему расовых стереотипов – про то, как афроамериканский писатель, который пишет серьёзные книги, не может их издать и впадает в отчаяние. Потом он начинает писать такую халтуру, где всё построено на стереотипных представлениях американцев и афроамериканцев, и получает всякие премии – мне кажется, это очень важная тема. Все сделано не грубо, не топорно, а очень тонко, и там очень хороший финал, вернее, он представляет несколько вариантов финала – как это может кончиться. Смысл фильма в том, что стереотипы воспринимаются лучше, чем размышления, чем действительность.
Самой актуальной сегодня книгой из русской классики Олегу Лекманову кажется пушкинская "Капитанская дочка".
– Там и знаменитый эпиграф очень актуален – "Береги честь смолоду" – всем нам сегодня стоит помнить об этом эпиграфе. В сложных условиях многим людям по разным причинам трудно эту честь сохранить. Всё-таки пытаемся как-то это сделать. И, соответственно, герой сегодняшнего дня – Гринёв.
