В происходящем у нас – есть общемировой и общеевропейский контекст – и есть свои местные особенности.
Общее – эпидемия и набор мер, более или менее совпадающий или различающийся по странам. Спорить здесь можно долго – и обсуждение того, какие действия оказались правильными, а какие – ошибочными, что было необходимым, что избыточным, а что недостаточным – будет вестись долгие годы после того, как нынешняя ситуация отойдет в далекое прошлое и актуальными проблемами станут совсем иные.
И уж не мне высказываться по всем этим вопросам – равно как по тому, насколько правильны конкретные меры конкретных властей, направленные на предотвращение экспоненциального роста больных.
Меня в данной ситуации интересует совсем иное – то, что высвечивает кризис.
Ведь происходящее – отнюдь не только медицинский вопрос. Собственно медицинское – вообще не стоит преувеличивать, оно основание для принятия решений – но не сами решения.
Решения – всегда про выбор и баланс, в том числе баланс живых и умерших, про то, чем можно пренебречь – а что является необходимым. Если на уровне повседневности мы избавлены от необходимости решать проблему вагонетки – задавить толстяка или оставить его в живых, то власть – и есть повседневность таких решений, не всегда прямолинейных, но от этого не менее реальных – профинансировать этот проект или предпочесть ему другой, открыть или закрыть медпункт в каком-нибудь глухом углу.
выяснилось, кто именно является видимым, заслуживающим быть принятым в расчет в государственной логике. В бесстыдной наглости это оказались – госсектор, госкорпорации и население "на содержании" – всё, что каким-то образом жило само и умудрялось выкручиваться – вне оптики
И еще – это решения принимаемые в ограниченном времени. Когда приходится действовать здесь и сейчас – понимая, что велика вероятность принятия неоптимального решения, но время, потраченное на поиск и проверку вариантов – отсутствует, так что полагаться остается на сценарии, разрабатывавшиеся и обсуждавшиеся в более спокойное время, на интуицию и привычки. И на ту схему реальности, которая обнажается в сознании.
В этом плане наша, российская ситуация – особенно показательна. Наложившись на череду перемен, начавшихся в январе – когда, казалось, ничто не вынуждало к резким шагам и неожиданным решениям. Что было реальной причиной действовать так и в этот момент – мы вряд ли узнаем достоверно в обозримое время – возможно, именно ощущение относительного затишья, решение осуществить изменения в тот момент, когда их никто не ждет, контролировать ситуацию от и до.
Но каковы бы ни были мотивы и основания – боги решили иначе.
Впрочем, помимо богов – были и вполне человеческие решения. Идея переписать конституцию, внеся в нее тьму поправок, совсем неочевидным образом согласованных с первыми двумя, "забронированными" главами – и покрыть все сверху "всенародным голосованием", не имеющим правового значения, но имеющему политическое – высветила довольно странное отношение к праву, готовность идти на импровизации там, где вообще-то существует вполне очевидный правовой путь. По крайней мере трудно представить, что могло бы помешать существующей власти созвать Конституционное Собрание, пересмотреть забронированные статьи – или вовсе принять новую конституцию. Восторгов это бы не вызвало – но и осуществленное также не вызывает массовой эйфории.
А вот далее – уже судьба, нечто неподвластное расчетам и усмотрениям, вмешалось.
На смену запланированному "всенародному голосованию" пришел незапланированный режим "всеобщей самоизоляции". А мировой экономический кризис – еще до того, как первые его волны дошли до России – уже обострился своим, локальным.
Но во всем этом – одни и те же узнаваемые черты. Право сочтено излишним – его заменяют импровизированные указы и распоряжения, которые оспаривать если кто и будет – то, во-первых, без особых шансов, а, во-вторых, в любом случае когда еще оспаривающий все инстанции пройдет.
В итоге – совершенно непонятные "нерабочие дни", введение карантина – но так, чтобы само слово осталось непроизнесенным. Граждане старше 65 лет внезапно обнаруживают себя лишившимися значительной части гражданских прав – неизвестно на каком основании. Но ведь в действительности это означает, что между правом и реальностью – возникает все больший зазор.
Действующий режим долгое время и казался, и во многом был – легалистским, торжеством позитивистского правопонимания, отождествляющим право и закон – и видящим последний велением власти. Но то, что обнаружили последние месяцы – это движение именно этой рамки, теперь возникла удивляющая беззаботность в согласовании разноуровневых норм, в легальности принимаемых решений – импровизация и контекст торжествуют, акты принимаются скорее в логике "все все понимают" и "не время быть внимательными к формальностям".
Одновременно выяснилось, кто именно является видимым, заслуживающим быть принятым в расчет в государственной логике. В бесстыдной наглости это оказались – госсектор, госкорпорации и население "на содержании" – всё, что каким-то образом жило само и умудрялось выкручиваться – вне оптики.
Миллионы тех, кто занят в мелком и среднем бизнесе – от официантов до слесарей в автомастерских, все, кто выживал на серые и черные зарплаты – оказались просто "отсутствующими", как выживать им и как выплывать их работодателям – отдано на откуп региональных властей. Как выживать всей сфере услуг – и что делать тем, кто там работает – до сих пор эти вопросы не удостоились даже формальных слов, хотя бы свидетельствующих о понимании проблем.
Кризис только начинается – понятно, например, что настоящие экономические проблемы только предстоят – и это при условии, что с эпидемией в мировом масштабе получится в ближайшие пару месяцев эффективно справиться. И то, что мы видим в наших местных реалиях – это не только общие проблемы, и не только неожиданно начинающиеся сбоить до этого вроде бы относительно исправно работающие конструкции – но и восприятие как раз вполне рядовых бюрократических процедур, юридических механизмов и т.п. – как избыточных, ненужных.
Так что да – это тот момент, когда видно устройство нашей реальности. И как мы на самом деле понимаем и видим друг друга. И в нашем случае обнаруживающееся дает много поводов для печали – и, кажется, почти никаких – для добрых надежд.
Андрей Тесля – философ
Высказанные в рубрике "Мнения" точки зрения могут не совпадать с позицией редакции