Советская Россия стала первой в мире страной, в 1920 году узаконившей аборты по желанию женщины. Следующие десятилетия их то разрешали, то запрещали, то вновь разрешали – и к 2024 году власти страны вновь стремятся помешать женщине принимать решения о своем теле. Женщины, которые сделали аборт в советское время, рассказали, почему хирургическое прерывание беременности для них было единственным "средством контрацепции", а среда считалась идеальным "абортным днём". А также о том, что они думают о новом витке противоабортной политики, уже став бабушками.
Текст: Ярослава Свицкая, Люди Байкала
"Те же очереди, что за водкой, только из женщин"
60-летняя Наталья Васина окончила техникум советской торговли, в институте училась на товароведа, сейчас работает главным бухгалтером в небольшой компании. Она просит не обращаться к ней по имени-отчеству: "Просто Наталья, я же еще молодая!"
Наталья родила двух дочерей: первую во время летней сессии в 1986 году, вторую – во время осенней, в 1988-м. Тогда беременную студентку сняли с поезда по пути из Челябинска в Омск, и её вторая дочь появилась на свет на станции Шумиха. "Между девочками и был аборт", – говорит Наталья.
Сейчас в свободное время Наталья в танцевальном ансамбле разучивает сальсу, румбу и бачату, дважды в год выходит на сцену во время отчетных концертов. Она увлечённо рассказывает, как для одного танцевального номера расклеивала стразами туфли на каблуках, а для другого сшила себе чёрное боди. Наталья готова долго говорить о детях и внуках, о работе, о школе танцев и о любимом писателе Хемингуэе, но аборт, сделанный в 23 года, помнит плохо. "Да что я расскажу?" – удивляется она.
К тому моменту она три года была замужем. Детей планировали, первого ребёнка ждали, несмотря на то что у молодой семьи не было своего жилья. Наталья вспоминает, как снимали "домик с печкой" на городской окраине: "Маленькая кухонька и комнатка, куда входила только наша кровать и детская кроватка". Она тогда поступила заочно в торгово-экономический институт и уже работала продавцом в магазине. "Всё было по талонам, везде очереди. Меня поставили заведующей винно-водочным отделом, не отойти не выйти, а мне через месяц рожать. Муж продирается ко мне, чтобы помочь, на него мужики орут: "Куда без очереди!" – а он: „Пропустите, я муж, ящики ворочать!"
После рождения первой дочери Наталья предохранялась по календарю, а также прерванным половым актом. Девочке ещё не было года, когда у Натальи прекратились месячные. Тест-полосок в аптеках тогда не было. "Пошла в больницу, мне говорят: "Вы беременны". Сразу спрашивают: "Рожать будете?" Мы с мужем посоветовались, решили, что пока рано: стесненные обстоятельства, маленький дом, денег хватает только на еду и на детское питание".
"Госбольница, она же роддом – туда всех отправляли. Те же очереди, что за водкой, только из женщин, – Наталья произносит слово "конвейер". – Принимают в палаты по восемь человек, там лежишь и ждёшь, пока вызовут. Одна уходит, другая приходит".
В палате, рассказывает она, лежали те, кто делал третий или четвертый аборт. Объясняли, что "двое детей уже есть, больше нам не надо".
К 1934 году 6–8 абортов были нормой для горожанки 30–35 лет, рассказывает в своей книге "Советская повседневность. Нормы и аномалии. От военного коммунизма к большому стилю" доктор исторических наук, профессор из Петербурга Наталья Лебина.
Наталья Васина описывает отношение медперсонала как "не особо вежливое": "Представьте рабочих на ленте, которые куски мыла в коробки складывают. Много ли им дела до этих кусков мыла? Так и тут до нас дела не было. Я, слава богу, перенесла нормально, у соседок случались осложнения. Им говорили: "Ну а что вы хотели?" Всех отпускали на третий день. Если выписывали с температурой, говорили: "Ну, попейте антибиотики".
Четверг в СССР официально считался рыбным днём: в советских столовых кормили треской, судаком, минтаем. Среда неофициально считалась у женщин Союза лучшим днём для аборта: на третий день выписалась – и есть возможность дополнительно полежать дома, потому что наступали выходные.
"Наркоз – для более важных операций"
История Натальи абсолютно типичная. Такими же делились и другие собеседницы издания в возрасте от 55 до 73 лет.
В этих рассказах меняется только род основных занятий и хобби. У женщины может быть другое количество детей, но описание того, как происходил аборт, мотивы, которые к нему привели и эмоции (или, скорее, их отсутствие), с которыми женщины об этом вспоминают, очень похожи. "Все делали аборты"; "Сходила и сделала, что тут вспоминать?"; "Да и рассказывать нечего", "Когда было? Да не помню даже", – говорят они.
В 1987 году 32-летняя выпускница торгового училища Галина Михайлова – сейчас ей 68 лет – забеременела от случайного знакомого, с которым познакомилась на курорте. Общение с мужчиной закончилось вместе с путёвкой, а дома начало тошнить. Галина очень любила яблоки, "мешками глотала", говорит она, а тут ни кусочка съесть не может. Год назад у неё были те же симптомы, а потом родился сын. Она растила мальчика одна: замужем не была, рожала, по её словам, "для себя". А вот поднимать второго ребёнка без мужа не планировала – поэтому пошла на аборт.
"Неделю по стеночке ходила", – после аборта Галине стало плохо, кровотечение не останавливалось несколько дней. Врачи, рассказывает она, "не дочистили как надо. Там ведь много нас, быстро-быстро всё делали". Когда, по воспоминаниям Галины, у неё "оттуда такими вот кусками кровавыми начало вываливаться", ей пришлось снова лечь в больницу.
Операции делали без наркоза. Бесплатные аборты подразумевали полное отсутствие анестезии. За наркоз – как правило, местный, а не общий – женщины доплачивали.
Одна из собеседниц издания, 72-летняя пенсионерка Лариса С., рассказывает, что единственное обезболивающее, на которое могла рассчитывать женщина, – это лёд: "Врачи просто ждали, пока у тебя всё онемеет". Она добавляет, что в то время принято было проводить так называемые "лёгкие операции" – стоматологические, хирургические – под местным наркозом или без анестезии вовсе. "И зубы рвали наживую, и аппендицит мне под местным наркозом вырезали: от боли кричала, всё чувствовала", – она тогда училась в вузе на инженера.
Профессор Наталья Лебина в своей книге приводит рассказ женщины, которой врач только что сделал аборт без анестезии. На её жалобу тот "холодно ответил: "Мы бережем наркотики для более важных операций. Аборт – это чепуха, женщина переносит его легко. Теперь, когда ты знаешь эту боль, это послужит для тебя хорошим уроком". Многие врачи, по словам Лебиной, вообще считали, что страдания, причиняемые женщине во время операции, – необходимая расплата за избавление от плода.
"Женщина была кругом виновата, – вспоминает Лариса. – Решила сделать аборт – значит, ей должно быть стыдно сразу за несколько вещей. Она предавалась сексуальным утехам ради удовольствия, а не ради материнства. Повезло тем, кто сталкивался с равнодушием врачей, потому что многие считали обязанностью отчитать пациентку или вслух посмеяться над ней".
"Лучше бы аборт сделала, а не это"
Доктор исторических наук Наталья Лебина в своей книге приводит данные опроса женщин, которые пришли делать аборт в 1933 году в ленинградскую больницу имени Куйбышева. Большинство из них не захотели родить ребенка из-за сложных жилищных условий: "На площади 12 метров живет 6 человек"; "С мужем развелась, но живу в одной комнате и спим на одной кровати валетом, вторую поставить негде"; "С мужем живем в разных квартирах, так как своей площади никто из нас не имеет", "Четвёртый аборт. Муж работает на заводе плотником, живём в подвальном помещении, четырёхлетний ребенок болеет из-за сырости. Больше детей из-за этого иметь не хочу".
Остальные – при этом женщины делают шестой, седьмой, восьмой аборт – говорят про отсутствие денег, сложности в отношениях с мужем, неопределённость будущего и страх перед ним.
Отсутствие денег, жилья и страх за будущее детей – главные причины абортов в России и сегодня, спустя столетие. "39% женщин, которые делают аборт, не хватает денег, еще у 30% нет жилья. Почти 70% женщин по материальным причинам не готовы рожать", – говорит депутат Госдумы Дмитрий Гусев.
Когда через год после аборта, в 1988 году, семья Натальи Васиной переехала в дом побольше, женщина сразу решила родить второго ребенка. После она поставила внутриматочную спираль и больше не беременела.
"Женщина должна сама принять решение, рожать ей или делать аборт. А если второе, то иметь возможность идти к нормальным медикам", – Наталья уверена, что в частных клиниках больше вероятности встретить качественную помощь, чем в государственной больнице, где по сей день много народу, не взять талон на прием. Она против ограничений, которые сейчас вводят, запрещая проводить аборты частным клиникам, потому что "никакую демографию так не улучшить, а только наоборот".
Она вспоминает, что, когда делала аборт, соседки по палате друг друга не осуждали. С единственным таким "коллективным осуждением" она столкнулась, когда рожала старшую дочь и с роженицами в палате лежала женщина, которая отказалась от ребенка. "Сказала: "Нет, не надо, не возьму, не приносите!" – рассказывает Наталья. – Это было дикое и редкое явление. Её потом перевели куда-то, потому что все мы её ругали – лучше бы аборт сделала, а не это".
"Не должно вмешиваться государство в это дело", – считает и Галина Михайлова. Спустя два года после аборта она вышла замуж, тогда сразу родила дочь. Она прожила с мужем 25 лет – до его смерти в 2005 году, воспитала двух детей, у неё уже внуки. Рассуждая о том, как государство может помочь женщине, которая решила сделать аборт, Галина говорит о том, что "первородкам, особенно молодым, кому не с кем посоветоваться, хорошо бы поговорить с психологом. Но запрещать аборт нельзя, будет только хуже".
"Только хуже" и для женщин, и для детей в российском государстве случалось именно тогда, когда аборты запрещали. Запрет на аборты действовал в СССР с 1936 по 1955 год, а после того как его отменили, число абортов по статистике росло вплоть до 1964 года. Тогда официальное число абортов, совершённых советскими женщинами, приблизилось к отметке в 6 миллионов. Так случилось потому, что стали видимыми масштабы подпольных абортов, которые до этого десятилетиями делали в стране.
"Суда боялись больше, чем смерти"
В течение почти двадцати лет в СССР прерывать беременность было разрешено лишь в исключительных случаях: по медицинским показаниям, из-за угрозы жизни.
За искусственный выкидыш, если о нём становилось известно, строго наказывали – и не только саму женщину, но и тех, кто этому поспособствовал. Женщине грозил штраф до 300 рублей (в конце 30-х годов – средняя зарплата врача или учителя), после этого она должна была утвердительно отвечать на вопрос анкеты, "состояли ли под судом и следствием".
"Таким образом, забота перерастала в контроль репрессивного характера", – пишет историк Наталья Лебина.
После принятия запретительного закона 1936 года положение с абортами внешне – на бумаге – улучшилось. Профессор Лебина рассказывает, что если в первой половине года в ленинградских больницах сделали почти 44 тысячи операций по прерыванию беременности, то во второй половине того же года, после принятия закона, – всего 735 абортов. В целом за 1936–1938 годы их число сократилось втрое. Но рождаемость за это же время повысилась всего в два раза, а в 1940 году и вообще упала до уровня 1934 года.
Статистика не отражала реалий, а те шокировали.
Нормой в советском обществе стали криминальные аборты: по данным, которые приводит Центр демографии и экологии человека Института народнохозяйственного прогнозирования РАН, 90% зарегистрированных абортов были нелегальными.
"Когда государство вставляет беременной женщине палки в колёса, женщина вставляет спицу себе в матку", – говорит 72-летняя пенсионерка Лариса С.
Собеседницы рассказывают, что аборты тогда стали бизнесом. Появились люди, которые за деньги давали советы, как избавиться от нежелательной беременности дома, их телефоны и адреса передавали из рук в руки. Врачи фальсифицировали результаты анализов и за деньги выписывали разрешение на аборт "по медицинским показаниям". Незаконные домашние аборты делали как врачи разных специальностей, так и люди, максимально далёкие от медицины.
Так, в 1936 году из тех, кого привлекли к уголовной ответственности за нелегальные аборты, 23% – это врачи и медсестры, 21% – рабочие, по 16% – служащие и домохозяйки. Ещё 24% попали в категорию "прочие": повитухи, прачки, знахарки.
Их называли "абортмахерами", а востребованную профессию нового времени – "хорошо оплачиваемым преступлением". Цены назначали сами, за аборты женщины платили от демократичных трёх рублей (в те годы – килограмм муки или метр ситца) до 50 рублей и выше (две с половиной квартплаты за комнату), накидывая сверху за молчание.
Суда боялись больше, чем смерти. Профессор Лебина рассказывает о 23-летней жительнице Ленинградской области, которая симулировала жестокое изнасилование, чтобы скрыть факт самоаборта. Врачи извлекли из её влагалища стёкла от разбитого стакана.
Мужья во время домашних абортов прятались, чтобы не стать соучастниками уголовного преступления. Лебина приводит рассказ жительницы Ленинграда 1925 года рождения, которая на пятом месяце беременности делала аборт. Муж рассказчицы, Саша, поговорил со знакомым фельдшером, но тот отказался помочь, испугавшись осложнений. Тогда рассказчица нашла "девчонку, которая делает аборты". Та велела приготовить кипяченое хозяйственное мыло. "Пришла, влила это мыло и сказала: "Воздух попал, будет знобить". Так и вышло. Знобило, поднялась температура 40, плод не идет, и на другой день тоже. Вызвали скорую. Саша убежал – за аборт очень строго судили».
По данным секретной записки ленинградских органов здравоохранения в обком ВКП(б), о которой рассказывает Лебина, за весь 1935 год в городе было зарегистрировано без малого 6 тысяч неполных выкидышей. А лишь за три месяца после принятия запрета на аборты – июль, август, сентябрь 1936 года – почти 8 тысяч.
Быстро рос и уровень женской смертности. Если в 1936 году во время прерывания беременности было зафиксировано 910 случаев смерти, то в 1940 году этот показатель достиг отметки в 2 тысячи человек. За эти годы после принятия закона о запрете абортов количество случаев смерти женщин от сепсиса в стране выросло в четыре раза.
Если до войны на подпольный аборт шли в основном малоимущие и одинокие женщины, то после нее среди отказников все чаще попадались состоятельные семьи, для которых в отсутствие средств контрацепции незапланированное рождение ребенка (чаще всего третьего или четвертого) шло вразрез планам на жизнь. Партийному руководству поступали сотни душераздирающих писем, в которых женщины убеждали чиновников отменить запрет на аборт.
"Я устала, мне нужно хоть немного отдохнуть, ведь я не машина выпускать в год по двое детей. Нет сил больше рожать и вскармливать грудью", – говорилось в одном из писем. Такая ситуация побудила министра здравоохранения Марию Ковригину сделать официальное заявление, в котором было рекомендовано отменить запретную политику. "Нельзя превращать женщину в существо, которое должно рожать и рожать!" Но закон не отменили.
"Молчали громче, чем о сексе"
Лишённые возможности обратиться к врачу, женщины часто избавлялись от беременности самыми варварскими способами. Если вовремя доставленную в больницу женщину удавалось спасти, ей грозил суд. Уголовное преследование за аборт побуждало женщин совершать еще более страшные поступки. Они предпочитали дожидаться родов, а затем убивали новорожденного. В конце 1930-х годов детоубийства составляли до 25% от общего количества совершенных по стране убийств. Младенцев убивали штопальными иглами, топили в уборных или просто выбрасывали на помойку.
Петербурженка Лебина пишет, что только с июня 1950 по март 1951 года сотрудники ленинградской милиции обнаружили в городе 14 подпольных абортариев. За те же девять месяцев в Ленинграде нашли 27 задушенных младенцев.
68-летняя Галина Михайлова вспоминает, что, когда в 1987 году делала аборт, с ней в палате лежала деревенская женщина, которая попала в больницу из-за осложнений в результате пятнадцатого аборта. Галина запомнила её рассказ. Та жаловалась, что прежде "всё было нормально, без забот, как в туалет сходить": женщина пила настои трав, которые провоцировали выкидыши, а если самоаборт случался на позднем сроке, топила детей в ведре.
– Типичная для наших соотечественниц практика, – комментирует доктор исторических наук, профессор, руководитель Центра гендерных исследований Института этнологии и антропологии им. Н. Н. Миклухо-Маклая РАН Наталья Пушкарёва, основоположница гендерной истории в России, автор множества исследований по истории русских женщин. Учёная-антрополог рассказала, что в деревнях ещё в XIX веке женщины в качестве абортивных средств пили отвар спорыньи, луковых перьев, белены, настой можжевельника на водке. В городах в ход шли порох, селитра, керосин, ртуть, мышьяк, фосфорные спички, толченый сургуч, сера. Чтобы избавиться от беременности, женщины разводили в молоке толченое стекло или железную пыль, оставшуюся от заточки стальных инструментов, – ждали, что одновременно с желудочным кровотечением случится и выкидыш.
"Чтобы "выкинуть", "выжить" плод, женщины "давили нутро", туго перетягивая живот, клали на него сверху тяжести, били себя кулаками в живот, прыгали с высоты, – рассказывает профессор Пушкарёва. – Плодный пузырь прокалывали шпильками, перьями, чаще всего – вязальными спицами: стремились вызвать маточное кровотечение».
"В СССР об абортах молчали ещё громче, чем о сексе, которого нет", – говорит собеседница издания, в прошлом инженер, а сейчас пенсионерка Лариса С. О варварских способах узнавали по сарафанному радио – а спустя годы от судмедэкспертов и патологоанатомов, которые устанавливали причину смерти женщины при вскрытии.
"Спицу над пламенем прокалим – любая зараза сдохнет"
Один из таких врачей – Андрей Ломачинский, патологоанатом, выпускник ленинградской Военно-медицинской академии имени Кирова. Он родился в 1965 году в СССР, а в 2000-м эмигрировал в США, где продолжил заниматься врачебной практикой. Его книга "Криминальные аборты", написанная в 2004 году на русском языке, рассказывает о женщинах, которые из-за запрета на аборты вынуждены были обращаться к непрофессионалам.
"С криминальными абортами сталкивался мало – воинская служба в Советском Союзе больше вынуждала с мужскими трупами дело иметь. Но всё же несколько случаев припоминаю", – пишет военврач в предисловии.
Названия эссе его сборника говорят сами за себя: "Первый/второй/третий обычный криминальный аборт", "Луковица", "Горячая ванна", "Спица", "Лаврушка", "Аспирин" и так далее. Описанные с врачебным цинизмом случаи могли бы звучать анекдотично, если бы не рассказывали о смертях женщин.
По воспоминаниям Ломачинского, "гинекологами на полставки" трудились по ночам в своих же кабинетах врачи-стоматологи: "дел-то – одну ногу в плевательницу, другую на табуретку, лампу от бормашины, чтобы между ног светила, и давай работай, вроде как над коренным зубом. Там тоже место узкое". Избавляли от плода бабки-знахарки: "Сейчас на карандаш ваты намотаем, одеколоном обольем, подожгём и спицу над пламенем прокалим – любая зараза сдохнет!»
От беременности "лечили" все кому не лень.
Так, Ломачинский рассказывает, как под Ленинградом в военном городке учебная катапульта – тренажёр, на котором летчики учились аварийно покидать самолет, – благодаря находчивому прапорщику Мишукову превратилась в криминальный абортарий. Брал прапорщик немного, от трёх до десяти рублей, и помог не одной офицерской жене, прежде чем его посадили. В окровавленном белье молодой женщины, которая умерла в электричке по пути от прапорщика домой, в качестве прокладки лежала смятая "Памятка-инструкция по обслуживанию летного тренажера-катапульты".
В женских матках при вскрытии Ломачинский находил то почку фикуса, вызвавшую газовую гангрену, то конский волос, закупоривший вены. Он рассказывает, как одна из жертв домашнего аборта заживо сварилась в горячей ванне. Другая скончалась, пытаясь вызвать выкидыш скруткой из лавровых листьев. Третью в геологической экспедиции погубило снадобье из растертых в порошок зубов гадюки.
"Теперь девахам никакой узды не будет"
Долгое время статистика абортов в СССР была засекречена. Её обнародовали лишь в конце 1980-х. Несмотря на то что ситуация с женской смертностью стала значительно лучше, разрешение абортов не привело к полной ликвидации криминального прерывания беременности. Абортный бум начал спадать к восьмидесятым – во многом благодаря повышению уровня жизни людей.
Тем не менее секс приравнивали к развлечениям, которые отвлекают советского гражданина от выполнения трудовых обязанностей. Анна Темкина, профессор социологии Санкт-Петербургского университета, в своих интервью отмечает, что при этом единственными людьми, владеющими хоть какими-то знаниями о контрацепции, оставались студенты лучших вузов, при которых работали библиотеки с зарубежными изданиями.
Антрополог и историк Наталья Пушкарёва добавляет, что получить практические знания о контрацепции даже в Большой советской энциклопедии было невозможно, только в медицинской – а она была редкостью.
"С начала 1960-х годов огромную популярность имела переводная с немецкого "Новая книга о супружестве" Роберта Нойберта, но кто мог ее достать? В какой библиотеке, кроме Ленинки в Москве, она была?" – разводит руками профессор Пушкарёва. Она вспоминает, что в поздних изданиях книги говорилось "о таких чудесах, как внутриматочные спирали и диафрагмы".
Пушкарёва рассказывает, что практически все знания и о сексуальной жизни, и о её возможных последствиях молодежь получала от сверстников. В студенческой среде бытовали представления о том, что после полового акта девушке, чтобы не забеременеть, надо непременно встать, ещё лучше – помочиться, ну а в идеале – использовать спринцовку с любым кислым раствором. Популярен был и порошок аспирина или растолчённая его таблетка.
"На аборты шли с тоской, предчувствуя боль", – Наталья Пушкарёва объясняет, что анестезию при абортах стали использовать только в 1980-е и пожилые женщины-хирурги полагали, что "напрасно: теперь девахам никакой узды не будет".
За рубежом даже в соцстранах уже существовали и противозачаточные таблетки, и презервативы, и внутриматочные спирали, но о них мало кто знал, и они были в дефиците. Иногда кому-то удавалось привезти какое-то из этих средств предохранения из зарубежных командировок, но крайне редко. Собеседницы издания рассказывают, что в обществе не сложилась привычка использовать современные методы контрацепции. Ещё долгие годы и после распада СССР многие женщины отдавали предпочтение традиционным для них методам контрацепции: ставили галочки в календаре и старались вовремя прервать половой акт. А потому и под занавес Союза, и после его распада продолжали массово делать аборты.
У 53-летней Татьяны Николаевой (имя изменено. – ЛБ) двое детей и двое внуков. В юности она сделала два аборта.
"Помню, у меня токсикоз, всё время рвёт, а свекровь язвительно замечает: "Беременная ты наша". Уже было решено, что сделаю аборт", – Татьяна в начале 90-х прервала одну за другой две беременности. Она объясняет: в то время для неё и её подруг это был обычный способ планирования семьи, регулирования её численности, способ контрацепции.
Татьяна говорит, что плохо понимала, что представляет собой эта медицинская манипуляция. Ей в тот момент исполнилось 18 лет, она едва вышла замуж. В первый же год – беременность, а через год – ещё одна. Оба раза и мама, и свекровь в голос сказали: рожать рано, они не готовы сидеть с ребёнком, а Татьяне надо окончить университет.
Для мужа, который старше Татьяны на четыре года, тоже было нормой, что женщины занимаются сексом, беременеют и, если не хотят рожать, идут на аборт. До женитьбы его предыдущая девушка забеременела и сделала аборт.
Свекровь Татьяны работала в больнице медсестрой и всё организовала: велела сдать нужные анализы и с утра прийти в кабинет врача. "Там был конвейер. Благодаря родственным связям операцию мне делали под наркозом, я ничего не чувствовала", – Татьяна говорит, что ей повезло, а её лучшей подруге – нет. Та впервые делала аборт в 15 лет, ей все манипуляции проводили наживую, без наркоза.
Татьяна рассказывает, что до того, как подействовал наркоз, врач спросил пациентку, чем она занимается. "Студентка, первый курс, филфак", – ответила та. "Что, в стройотряд съездила?" – засмеялся гинеколог. "Нет, замуж вышла», – пробормотала Татьяна и провалилась в медикаментозный сон.
Тогда, рассказывает Татьяна, она "просто жила дальше". Мини-аборты никак не отразились на репродуктивном здоровье, она родила двух дочерей: от первого и от второго мужа. У девочек 18-летняя разница в возрасте, у старшей дочери уже двое своих детей.
"Тогда не было даже мысли о том, что можно поступить иначе", – Татьяна говорит, что её мама делала аборт, бабушка делала аборт, никто из близких подруг не избежал манипуляции по прерыванию нежелательной беременности. Однажды, ещё до свадьбы, у неё случилась задержка, а когда она сказала об этом маме, та нахмурилась: "Ну что поделать, сходишь на аборт".
"Это было сродни тому, чтобы с утра и перед сном почистить зубы: обычное дело. Девочки хвалились: и в больницу сбегала, и в институт успела к третьей паре", – Татьяна рассказывает, что другие варианты не обсуждались: о контрацепции она мало что знала, а люди воспринимались прежде всего как социальные единицы.
30-летняя дочь Татьяны не делала аборты. Татьяна говорит, что она воспитывала девочку с сознанием, что аборт – это выбор, но не обыденность, как это воспринималось в СССР. Младшую дочь воспитывает так же: "Она в любой ситуации и в любом возрасте получит от меня поддержку. Никогда не запрещу ей рожать, но: если она забеременеет и решит прервать беременность, приму её выбор. Моя задача – дать ей информацию и сделать это вовремя. Чтобы у неё была своя позиция, а не страх, навязанный обществом, законами, другими поколениями, авторитетными взрослыми". По мнению Татьяны, знание защищает гораздо лучше запретов сверху.
"Матерей не надо ставить раком в социальном смысле"
По словам главного внештатного репродуктолога Минздрава России Олега Аполихина, в последние несколько лет в России делают около 400 тысяч абортов в год. В целом с начала девяностых число абортов неуклонно снижается – в среднем на 6% в год – и с 1990 года снизилось более чем в пять раз. Но чиновникам кажется, что и сейчас их делают очень много, и это заставляет их вводить всё новые ограничения против абортов.
Частным клиникам рекомендуют запретить делать аборты – и те подчиняются. Легальные сроки аборта, в том числе для женщин, пострадавших от изнасилования, хотят сократить. Тем, кто замужем, разрешить делать аборты лишь с согласия мужа. Врачей, которые "склоняют к аборту", штрафовать, а отговоривших от аборта – премировать. Как и восемьдесят лет назад, чиновники аргументируют запретительные меры борьбой за рождаемость, хотя помимо многочисленных исследований и экспертных интервью сама история страны доказывает, что даже полный запрет абортов не влияет на рост демографии.
"Стимулировать рождаемость могут лишь повышение качества жизни, доходов, улучшение условий для совмещения занятости и воспитания детей и нормализация политического климата", – говорит руководитель Центра гендерных исследований Института этнологии РАН Наталья Пушкарёва. Она убеждена, что способы повышения рождаемости – это не упреки в адрес женщин, решившихся на избавление от ребенка, и не штрафы, наложенные на сделавших операцию врачей, а финансовая поддержка абсолютно всех женщин. В том числе и не состоящих в браке, но готовых выносить и родить. "Важна поддержка неполных семей, важно предоставление возможности для улучшения жилищных условий тем, кто родил и хочет воспитать ребенка, обеспечение дополнительным питанием всех детей до трех лет и кормящих матерей", – говорит профессор Пушкарёва.
Она добавляет: если сейчас не обратить внимание на то, что запретительство ведет только к криминализации, то после мы получим поколение травмированных в юности женщин, прошедших через сложности с распоряжением собственным телом, как это получили сейчас в Китае.
"Препятствовать женщине, которая не хочет ребенка, делать аборт – нельзя, – уверен политолог, социолог, социальный психолог Алексей Рощин. – Вообще матерей не надо ставить раком в социальном смысле: это очень дорого обойдется всем".
Социальный психолог объясняет: если мать не желает ребенка, если ощущает себя не готовой к нему из-за причин психологического или материального свойства, то общество, конечно, может "сломать её через колено и заставить-таки родить". Однако, по мнению Рощина, такая "победа над женщиной" будет для государства и общества пирровой. По мнению психолога, "нет ничего страшнее для общества, чем выросший ребенок, которого мать не любила в детстве, в первые, решающие три года жизни, считала обузой, ненужным грузом, избавиться от которого помешал только проклятый закон".
Рощин говорит о том, что не будет абортов – и в наше время детей начнут убивать уже настоящих, рожденных. Делать это будут их же матери – или волей-неволей воспитают из них монстров. Он убеждён: если женщина чётко осознала, что ребенок ей не нужен, то, отправляясь на аборт, "она делает всем нам большое одолжение": "Мы должны её если не проводить аплодисментами, то уж, по крайней мере, уважать ее решение".
Смотри также "Это может продолжаться вечно". Война в Украине и демография в России