Три года продолжается вооруженное вторжение российских войск в Украину. К концу 2024 года потери российской армии в Украине составили не менее 160 тысяч человек, следует из исследования "Медузы" и "Медиазоны". Российские власти официально не сообщают о потерях на фронте. Западные разведки оценивают потери как России, так и Украины в сотни тысяч убитых и раненых, при этом российские потери, по их информации, более высокие.
По данным "ОВД-инфо", с 24 февраля 2022 года по 24 февраля 2025 года против антивоенно настроенных россиян возбуждено 1186 уголовных дел, 370 человек лишены свободы и находятся сейчас в СИЗО, исправительных колониях или на принудительном лечении в психиатрических больницах. Но еще больше россиян, не согласных с путинской агрессией в отношении соседней страны, продолжают жить в России, и у них нет возможности уехать. Мы попросили их рассказать, как им дались эти три года, изменилось ли их отношение к войне и что они думают о нынешней ситуации.
Анна, Санкт-Петербург: "Живем в башне из слоновой кости"
– Я, к счастью, избавлена от внешних атрибутов ада: в 2018-м я ушла с работы из кадрового агентства, открыла ИП, с тех пор я – рекрутер-фрилансер. Мне не нужно ходить в офис (общаться с людьми, у которых иная позиция), спускаться ежедневно в метро (где уже на эскалаторе – призывы вступать в ряды контрактников); я не замечаю на улице автомобилей с z-наклейками (может, не вглядываюсь?).
У сына в гимназии тоже все спокойно: нет никаких плакатов, нет идеологического давления... Буквально вчера спросила его о "разговорах о важном", ответ был: я туда хожу раз-два в месяц, обычно мы там все домашку делаем или слушаем музыку... Сами "разговоры" вообще никак не касаются войны или "патриотических" тем... Последний раз говорили о буллинге в школах (из серии: буллинг – это плохо), что-то было об экологии... Но он учится в хорошей гимназии.
"Соловьевский" телевизор я и раньше не смотрела, и сейчас он у меня (при уверенном приеме 170 каналов) включен на киноканалах или на новостном РБК, где относительно мало идеологии и есть "бегущая строка", из которой можно узнать фактические новости и, если что – заглянуть в тг-каналы, почитать поподробнее.
Вечером, на кухне, когда готовлю ужин для семьи, канал Амедиатека, заботясь о моей психике, транслирует (неделями) "Секс в большом городе". Все сезоны с повторами. Со знакомыми, друзьями, приятелями и даже клиентами (которым ищу персонал) – слава Богу, мне повезло. Я практически никого, за очень редким исключением, не потеряла, что, видимо, лишний раз доказывает то, что коллег, своих родителей, родителей одноклассников сына не выбирают, а вот друзей – выбирают. Здесь у меня все прекрасно.
А у друзей, которые "ходят на работу" – не прекрасно совсем. Коллеги с той самой, "патриотической" точкой зрения не несут её в себе, а активно предлагают "обсудить", поговорить, и это, конечно, для моих друзей мучительно.
Подруга, которая не последнюю должность занимает и ещё и преподает в Первом меде (Санкт-Петербургском медицинском университете им. Павлова. – СР) жалуется на эти самые разговоры, по ощущению "провокационные", и на изменения в штате (увольнения "опасных" людей, назначение "идеологически правильных" и как следствие – бездарных).
Многие жалуются и на наличие "идеологии" в школах, детских садах. Ощущения одиночества нет. Приятельница (из единомышленников, разумеется) при недавней нашей встрече цитировала стихотворение Орлуши ("Ни кола, ни двора, ни друзей, ни родни. Мы с тобою в России остались одни", аллюзия к Бродскому: "ни страны, ни погоста...") и тут же рассказала забавное: в новогодние праздники она поставила себе целью ни дня не просидеть дома, а встретиться с теми, кого давно не видела. И все с удовольствием цитировали Орлушу и сетовали на непонимание, ад и кошмар... Таким образом их оказалось восемь, ровно столько, с кем и планировала встретиться и ровно по количеству дней, которые посвятила встречам с друзьями.
Так что и ей, и мне есть, с кем "поговорить и обсудить". Что, конечно же, не отменяет ощущения, что мы – не в большинстве. А скорее, как подруга выразилась, "выстроили свою башню из слоновой кости", в ней и сидим.
Понятно, что, как у всех, жизнь поделилась на "до" и "после". Google-фото выдает "воспоминания" из очень, теперь уже кажется, далёкого прошлого, которое невозможно просто представить. В 2019-м, упаковав вещи за два часа, можно было прыгнуть в машину и на рождественские/новогодние праздники заехать в Каунас, потом в Ганновер (там живут родители и брат мужа, уехали 25 лет назад), потом поездки по чудесным немецким городам. На обратном пути два дня в Варшаве, потом Вильнюс. С новыми впечатлениями и, конечно же, с винами и сырами домой в Питер, без аэропортов, долгих таможенных досмотров.
Живём, работаем, встречаемся с друзьями... слушаем "Эхо", ругаем "партию и правительство". Думаем о том, что когда-нибудь, когда сын вырастет, переедем из квартиры в загородный дом. Потом пандемия. Потом февраль 2022... И пропасть.
С эмоциями все еще сложнее.
Мы, наверное, прошли все стадии шока, ужаса, депрессии. Всё как у всех: утром просыпаешься, берешь телефон и проваливаешься в очередной кошмар. Вторая волна ужаса – осень 2022 года. Знакомые отправляют своих сыновей в ближнее и дальнее зарубежье. Поздняя осень, начало зимы 2022-го – ощущение вымершего Питера (на улицах пусто, в кафе заняты два столика из десяти). Мой муж уезжает в Финляндию, потом Германию, полгода колесит по Европе, возвращается. Частая история. Продолжаем жить как во сне.
Есть жуткая вещь, в которой тяжело себе признаться. По-моему, Ася Казанцева сказала тогда, что самое ужасное, что может с нами произойти – это привычка к войне. Но что рано или поздно, природа человека такова, мы к ней привыкнем. Мы привыкли. И ещё – и это самое ужасное: есть лимит на боль. Сейчас уже сложно представить ситуацию, когда на кухне у меня сидит, как в марте 2022 года, взрослый 52-летний мужчина (наш приятель) и плачет. Плачет от того, что "мы" убиваем людей в Украине.
Мы больше не плачем. И новости о новых убийствах оставляют почти равнодушными. Пару месяцев назад моя знакомая, в прошлом моя преподавательница по дипломному проекту, психолог, на вопрос "как дела?" ответила: "Я в каком-то сонном напряжении". Вот оно! "Сонное напряжение" (абсурдное в своей формулировке, но понятное), апатия, равнодушие; ничего не хочется делать. Вообще ничего.
Растет градус агрессии и усталого раздражения по отношению ко всем и ко всему. Одиночества, как я уже сказала, нет. Но и общаться уже не хочется. Даже с единомышленниками. В житейском разговоре спорим из-за какой-то ерунды, цепляемся к словам. Просто выслушать (что нормально) не можем, да и не хотим.
Отдельная боль – родители. И мои, и мужа. Родители мужа уже почти 25 лет в Германии и, как многие наши эмигранты той, давнишней волны, активно поддерживают Путина, историю Советского Союза, любые действия России на государственном уровне. Знакомыми/друзьями из местных жителей не обзавелись, вечерами смотрят в записи российские политические ток-шоу. После начала войны с Украиной естественным образом встали на сторону России. Вот такой феномен немецкой эмиграции.
Мои родители – здесь, в Петербурге. Тут ситуация не менее дикая. Моя покойная бабушка – репрессированная. Была сослана в Магадан, вышла там замуж (первому мужу дали "10 лет без права переписки", то есть расстреляли; бабушку посадили, а потом отправили в Магадан именно как жену "врага народа"), родила пятерых детей. Моя мама, младшая в семье, переехала в Ленинград вслед за старшей сестрой в начале 70-х.
Я родилась в 1973 году. Росла в семье, где не было принято слепо уважать власть, где рассказывали анекдоты про Брежнева, приняли с ажиотажем перестройку и гласность. Клеймили сталинизм и "совок". Бабушка умерла в 1986-м, боюсь думать о том, как бы она отнеслась к происходящему. Мама таскала домой журналы "Новый мир", "Юность" и прочие. Покупала книги когда-то запрещенных авторов (то же было и в семье у мужа).
Постепенно, медленно взгляды менялись. Уже к 2014 году появились знакомые "советские нотки" в словах и размышлениях. И новые словечки типа "либерасты". Об истоках такой позиции уже так много всего сказано, что повторять и не хочется. Но у нас фактически "разрыв связи", как в фильме у Андрея Лошака, снятого в начале войны. Разговаривать тяжело. И даже при обсуждении бытовых тем мы понимаем, что различия не во взглядах по какой-то конкретной теме, различия (кардинальные) в системе ценностей.
С течением времени я поняла, что объяснять/спорить/пытаться убедить – точно бесполезно... но своих родителей я научилась жалеть. Муж не научился.
Я не планирую ничего, кроме одного: хотелось бы, чтобы сын не жил здесь. 9 мая 2025 года ему исполнится 18 лет. Да, да, он родился в День Победы; в одном из роддомов Питера в этот день в 2007 году родились 13 детей, из них 12 мальчиков.
Я хочу, чтобы он уехал. План такой: заканчивает школу, сдаёт ЕГЭ, поступает на первый курс приличного вуза, оформляет ВНЖ в Германии (спасибо, есть такая возможность) и через два года учится там на первом курсе "всеравнокакого" университета. Он хорошо знает английский, с 2022 года активно изучает немецкий. Где и что угодно, только не здесь.
По поводу себя не мечтаю и не планирую. На вопрос о "мечтах", недавно заданный мужу, получила оптимистичный ответ: хочу 2 млн долларов и уехать отсюда! Я не хочу уезжать и не хочу оставаться. Я не хочу ничего. Единственное, о чем я думаю, это о том, что война должна прекратиться и должно прекратиться убийство людей. И тех, и других. Но это даже не мечта (это уже не от сердца, это от головы), это – "осознанная необходимость". Говорю мужу: главное, чтобы это всё закончилось. На что слышу в ответ: "Это закончится. Рано или поздно. А что будет с нами?".
Елена, Москва: "Планов нет, только бесконечная усталось"
– Все больше чувство неуместности. Ощущение, что я всем мешаю и толку от меня чуть. И прав у меня ноль. Даже страдать. Заткнись и сиди молча – по тебе же не прилетает "Орешник", не воет сирена, не звонит колокол. Прилетает моему папе в Энгельсе, ему 83 года, он верит Путину. Мой папа живет в городе с военным аэродромом, откуда взлетают бомбить его племянника с дочками в Харькове. С папой я говорю, собрав волю в кулак, чтобы не заорать: "Какие фашисты в Украине? Это наши родные – фашисты?! Не будь людоедом!". Так было однажды. Мы не разговаривали месяц или больше. Но у папы IV стадия рака, в детстве он мне на ночь рассказывал придуманные им сказки про Аленушку и Белого бычка, и он остался у меня один.
Мне 57 лет. И я никогда не голосовала за того, кто обманул моего папу, который раньше голосовал за "Яблоко". Крым сломал папу. Крым сломал меня. Папа выключил "Эхо Москвы" и приник к Соловьеву, Киселеву и прочей своре. А я рыдала и на вопрос папы, почему не езжу отдыхать в Крым после 14-го года, отвечала, что ворованным не пользуюсь. Папа кричал: "Да что ты понимаешь в геополитике!". А я не понимала, почему "цивилизованный Запад" позволяет Путину отнимать чужую землю и закрывает глаза на "добровольцев" под управлением Гиркина-Стрелкова.
Я уже давно живу в Москве и к родителям приезжала по необходимости. Надо было только сдерживаться и молчать, молчать и выть ночами, когда эти три года самолеты по графику ревели над нашими головами, и, отбомбив моих родных в Харькове, строго по расписанию возвращались в Энгельс на базу. А брат жил там постоянно – ходил на встречи с Навальным, читал в сети "сводки с фронта" и ненавидел постоянный теле-ор в доме. Пытался что-то папе объяснить – тоже помнил его когда-то здравомыслящим человеком. Мама все больше плакала – мирить их не получалось. Брат все чаще хлопал дверью и пил. С лучшим другом его развел 22-й год, и поговорить брату по душам стало не с кем. Теперь папа ругает себя за все невнимание к сыну, но уже поздно. Все поздно. И брат, и мама умерли друг за другом год назад.
Простите, что я о личном. Но это личное тут у нас у всех перепахано бесконечным февралем еще с 2015 года. Когда-то я ходила на митинги и антивоенные марши за Борисом Ефимовичем [Немцовым] во главе колонны, а потом на меня написала донос коллега за фото в фейсбуке с двумя полосками цветного скотча у меня на рукаве – небо, пшеница - голубое над желтым, и я осталась без работы. А потом убили Немцова, и каждый год мы с мужем ходим теперь на Немцов мост.
Но я, как и все мы, кто теперь "протестует цветами", по всей своей или уже не своей стране, до последнего, до 24 февраля треклятого года верила в силу разума. Перечитала книжек – особенно русской классики, а в детстве – сказок, где добро побеждает зло. И мы верили. Ну не может же такого быть, чтобы все плохо. Ну должен же быть свет в конце тоннеля. Как заклинание мы твердили про самое темное время суток перед рассветом и писали "нет войне" в лифтах и на светофорах. Еще ночами я привязывала к деревьям во дворе нашего дома зеленые ленточки и радовалась, что некоторые долго не срывали. Смешная.
Так что еще не ясно, кто кого больше обманул. Путин папу. Или меня хорошая литература. Эта сладкоголосая дудочка играла про умное, доброе, вечное, и я вместе с такими же наивными, ха-ха-ха, интеллигентами шла за ней. Шли-шли, да уперлись. Дальше – ничего. И ни в какую внутреннюю эмиграцию больше не спрятаться, нет ее больше. Ни в какие книги, ни в какую работу и семейные дела не завернуться, как в одеяло.
Живущие в похорошевшей Москве не видели российских кладбищ. Москва – не Россия. Я насмотрелась. Даже мой спокойный муж без преувеличения онемел, увидев кладбища в Энгельсе и селах рядом – площади с флагами РФ, ВДВ, ЧВК "Вагнера" и прочее.
Среди тех, кто там лежит, – внук моей подруги, срочник. Призвали в августе 2021-го, а в ноябре он звонит: "Я контракт подписал, меня заставили. Денег обещали". Худенький, маленького роста – родные провожали "просто в армию", чтобы набрался сил. До него 20 тысяч рублей только из контракта доходило – все себе на трусы-носки, постельное белье ушло. В начале февраля 2022-го позвонил буквально чтобы сказать: "Нас на ученья в Белгород посылают". И три месяца ни слуху ни духу. На все запросы – пропал без вести. Потом нашелся: "Мы шли, у нас телефоны эсэмэски прислали, что мы на Украине. Командиры телефоны у нас отобрали и нас бросили – мы три месяца по Украине бродили – люди нас кормили, согревали, а мы не знали, что нам теперь делать. Потом случайно к нашим вышли". Пацанам вначале не поверили – списали ж их, но откормили и в бой. В отпуск внук приехал, подруга говорит: "Глаза как у зомби. Мы его с матерью уговариваем – давай, спрячем тебя, в Казахстан переправим, нельзя тебе назад, неправильная там война – мы же сами напали. А он как не слышит: я должен, я к ребятам". Не уговорили, поплакали, броник и все, что положено, купили, и он уехал. Через месяц похоронка пришла. Под Бахмутом. Гроб привезли закрытый – а какой еще? Я потом в поездах насмотрелась на этих мальчишек – еще живых, свежеподписанных контрактников – дети, глазами хлопают, ничего не понимают. Не в Москве, в России, уже и вернувшихся – без рук, без ног – полные госпиталя, на улице встретишь – невольно отшатнешься от этих выгоревших глаз.
А в Москве, не в России – полные рестораны. Что ж теперь и не зайти, жизнь-то продолжается. В "Якитории" новое сезонное меню – с пищевым золотом. Суши, коктейли и десерты с пищевым, мать его, золотом. Закажешь, получишь в подарок маску на лицо от "Иль де Боте". Они же почти ушли? Да кто теперь разберет, когда "Зара" и прочие с ней почти вернулись. Жизнь-то продолжается. Вот и мы в "Якиторию" зашли и разговаривали тихо с мужем – кто за соседним столиком сидит, не знаешь. С золотом, правда, не ели и не пили.
Психотерапевт говорит: "Лена, привыкайте, это новая реальность". А я не хочу. Стадия принятия зла у меня не заложена на уровне "заводских настроек" – как раньше говорили, "впитала с молоком матери". Моя мама не переносила вранья и лицемерия. Не переносила органически. И бабушка моя, мамина мама, тоже. Теперь их нет. Осталась я взрослая. С какого перепуга я вдруг начну врать и лицемерить – предавать их, моих самых близких?
Поэтому молчу – на работе только о работе; телефон с чехлом "No War" от соседей по метро прикрываю – чтоб ни чехла, ни телеграм-каналов не видно было. Иногда, правда, не выдерживаю – в фб что-то пишу, когда совсем уже не могу. Как 16 февраля, в годовщину смерти Навального. Потому что тогда и там, на Борисовском кладбище, не было страшно, и я чувствовала себя по-настоящему живой – как в дофевральской жизни.
Я давно сижу на антидепрессантах. Пью по две таблетки утром. В мирное время, когда пришлось успокаиваться после развода, хватало одной таблетки в день. Сейчас нервы ни к черту, и даже после феназепама долго не могу уснуть.
А у тебя дочь, как говорит мой муж. Ей 16, и она не похожа на подростков на улице, она не хочет вливаться в стаю. Она ждет от меня помощи – планировать ее жизнь. Скоро ЕГЭ и куда-то поступать. А меня хватает только на то, чтобы загрузить стиральную машину. Даже готовить перестала.
В голове нет будущего и планов нет, только бесконечная усталость и страх от чтения новостей и ожидания мира, который не может стать миром. Даже голубь Пикассо с зеленой веточкой во рту кажется уже черным лебедем в белых перьях. Такая всемирная насмешка над добром и разумом, над заповедями и цивилизацией, которая вот-вот погибнет от варваров.
Георгий, Москва: "Страна в целом привыкла к войне"
– Мое отношение к войне, каким было после прочтения пьесы Аристофана "Лисистрата", романа Толстого "Война и мир", книги Виктора Некрасова "В окопах Сталинграда", таким и осталось: увидев гадину, я не могу радоваться и гладить её по плоской головке. Если ты ставишь посреди мира человека, отношение к войне остаётся абсолютно однозначным. Для меня вообще ударить человека невозможно. У Высоцкого в "Песне о сентиментальном боксере" есть такие строки: "Бить человека по лицу / Я с детства не могу". Лишить человека здоровья, жизни просто невозможно, он же главное, самое нежное творение, Бог его оставил на последний день, когда Он уже устал, но ещё не настолько, чтобы не создать чудо. И как мое отношение к войне могло измениться?
А вот привыкание возникло – и это одно из самых больших зол в отношениях человека с себе подобными и с миром. Говорят, что к хорошему привыкаешь – но к плохому привыкаешь еще больше. Человек садится в тюрьму и привыкает подходить за едой к кормушке, ходить в туалет на виду у всех, слушать разговор, который не хочешь слушать. И творящие зло это привыкание тоже имеют в виду. И страна в целом привыкла к войне, да весь мир привык, и это для меня больнее всего. Это кризис страшнейший, на самом краю пропасти европейского гуманизма, на котором всё и воспиталось. Куда я денусь без младенца на руках у Мадонны Филиппо Липпи, а где она, где младенец – все это вырывают из рук. А война похожа на линию осциллографа, на изображение кардиограммы. Она всё время заставляет к себе привыкать, и потом бах – столбик взлетает вверх – и все, уж позвольте сказать высокими словами, взрыв сердца. Человечество убивает само себя, убивает чувствующих людей.
Ольга, Петербург: "Мне не нужны территории"
– Есть целая категория людей, которые сначала говорят – нет, нет, война – это ужасно, а потом – да, это ужасно, не надо было начинать, но если начали, надо побеждать. А я не понимаю, что значит победа в этой войне. По-моему, мы уже проиграли, когда её начали. Отжать как можно больше территорий, но зачем? Мне не нужны территории. Надо было еще в 2022-м заканчивать – ну, Крым не отдали бы, наверное, но были бы какие-то другие варианты. Зеленский говорит о границах то 1991, то 2022 года – но тогда все будет продолжаться. Я думаю, что лучше не станет, поэтому срочно надо заканчивать. Да, есть опасения, что кто-то захочет взять реванш, но все же есть шанс, что удастся договориться, и продолжения не будет.
Правда, от последних событий, от внезапного сближения Путина и Трампа у меня буквально оторопь. Но прекращение войны в любом случае – благо. Многие говорят, что Путин через какой-то промежуток времени продолжит войну, но я в это не верю, по-моему, Россия уже наелась, идейные вояки закончились, и даже за деньги воевать больше никто не согласится.
Михаил, Вологда: "Все равно это моя страна"
– Если бы меня кто-то спросил, надо ли начинать эту войну, я ее ни за что бы не начал. Но меня, к сожалению, не спросили. Ну а сейчас я все-таки желаю победы России в этой войне, если уж она случилась. Ведь всё равно это моя страна. Правда, в чем состоит победа – вот это вопрос. Честно говоря, я не знаю, как на него ответить. Идея завоевать Украину – а что с ней делать дальше? Там же будет безумно сложно с враждебным населением. В каком-то смысле победа уже в том, что нам не нанесли поражение. Война шла против действительно мощной коалиции, которая ставила целью нанесение военного и экономического поражения России, но этого не получилось. Или им надо вступать в войну другими силами, а этого они боятся, поскольку у нас есть "ядрен батон" (ядерное оружие. – СР) – для того и есть, чтоб его боялись. Победа состоит уже в провале их планов. Понятно, что тут есть разные градации, степени – можно стремиться всех разгромить, умножить на ноль, но это редко когда и кому удаётся.
Я думаю, что войну пора заканчивать там, где стоишь, и подписывать мирный договор хотя бы на 10 лет. Вообще, это удивительный пример бессмысленной войны – недаром все вспоминают Первую мировую. Сейчас все потрясены сближением Путина и Трампа, но я, честно говоря, не слишком удивлен. Я считаю, что Трамп делает в Америке революцию, его враги – демократы, проводившие глобалистскую политику по всему миру, а значит, и Зеленский, которому они помогали, а Путин к этой категории не относится. И чем бы все это ни кончилось в широком смысле, прекращение войны – это хорошо, я думаю, что после этого на европейском континенте войны не будет долго.
Александра, Петербург: "Не чувствую себя свободно в собственной стране"
– Я как считала эту войну с самого начала преступлением и немотивированной агрессией против соседнего братского народа, так и считаю. Обоим народам нанесен огромный ущерб, потому что по обе стороны линии фронта, как в каждой войне, происходит страшное расчеловечивание, человеческая сущность и агрессора, и жертвы покрывается коррозией.
Мой круг общения в целом не пострадал, друзья и близкие, по счастью, остались моими единомышленниками. Меня уволили с работы еще в 2015 году, вот в том коллективе, боюсь, я была бы белой вороной. У меня остался только близкий круг общения, а с людьми, чуждыми по взглядам, я стараюсь не контактировать. До войны я занималась волонтёрством в организации "Серебряный возраст" – вот это мне пришлось прекратить, потому что весь этот "серебряный возраст" плетёт маскировочные сети. Многие, по крайней мере, но разбираться, кто чем дышит, нет никакого желания. К сожалению, пришлось прекратить общение и с одной знакомой, которая содержит приют для собак. Мне очень нравится то, что она делает, у них много полезных инициатив, но, судя по ее странице во "ВКонтакте", мне с ней общаться небезопасно. Раньше я туда ездила, привозила продукты, помогала, а теперь прекратила.
Ну, и в разговорах с малознакомыми людьми теперь приходится тщательно выбирать слова, в метро – не смотреть в телефоне оппозиционные каналы. Это очень неприятно - не чувствовать себя свободной в собственной стране. Конечно, я слежу за переговорами о мире, все вспоминаю слова Ходорковского о выборе между справедливостью и милосердием: мне кажется, что милосердия для Украины, скорее всего, не будет.
Война ничем хорошим ни для Украины, ни для нас не закончится. Думаю, перемирие заключат по линии, где сейчас стоят войска, и дальше – очень много непредсказуемых вариантов. Здравый смысл подсказывает, что этот мир будет недолгим.
Наталия, Петербург: "Сколько же денег было в загашнике!"
– Мне кажется, всякий разумный человек еще в 2022-м понимал, куда мы попали. За эти три года у меня разве что увеличилась ненависть к войне. Я сразу заявила, что считаю это абсолютно незаконной агрессией. Нарушены все международные акты, ратифицированные Российской Федерацией, не говоря о Хельсинкских соглашениях и Будапештском меморандуме, который непосредственно к Украине относился. А сейчас, когда погибло будущее двух наций, столько молодых людей – и украинцев, которые свою родину защищали, и наших, которые участвовали в агрессии, – у меня только растет ненависть к войне.
И мне очень горько видеть, что сегодня для многих, подписавших первые петиции против войны, уже "не всё так однозначно". Это же люди мыслящие – неужели так действует пропаганда? Я уже боюсь телевизор включить, а вдруг тоже поддамся? Оптимисты говорят, что растет число людей, которые против войны. А мне кажется, становится больше тех, для кого – сначала победа, а потом уже "нет войне". То есть нечего было начинать, но раз начали, надо побеждать. Это меня угнетает, особенно когда так думают люди высокообразованные. А кто-то просто отстраняется – ну да, идёт война, а мне не мешайте. Мне кажется, это страх. Вернулось советское выражение "это не телефонный разговор". Я была оптимисткой, а теперь вообще не понимаю, чем всё это может кончиться.
Круг друзей и единомышленников слегка уменьшился – возможно, многие просто предпочитают не говорить на опасные темы. Например, был тут юбилей окончания нашего института, раньше все разделялись на "Крым наш" и "Крым не наш", а сейчас Украина наша или не наша – и тоже пополам. И образованные люди плетут сеточки. Поэтому круг уменьшился, но оставшиеся – уже совсем упёртые. И привыкание к войне идёт, она же нас, петербуржцев, как будто не затрагивает, если не слышать и не видеть ничего, вроде как живём в мирное время. И еще меня поражает – а сколько же денег-то было в загашнике! Можно было процветающую страну строить, повышать уровень жизни, в социалку вкладывать, в образование, в культуру, в медицину. Но у нас на всё не хватало денег, а тут миллиарды выкидываются, сколько же их было!
Нина, Петербург: "Россия попробовала кровушки"
– Мне не удалось привыкнуть к войне, просто шок чуть-чуть притупился, невозможно жить всё время на острие переживания. Иногда что-то отвлекает, но война всегда останется с тобой, изо дня в день. Это как смерть близкого человека, только война – это ещё больший ужас, потому что рушится всё абсолютно. Порушилась вся наша жизнь, всё стало бессмысленно, и это ощущение не проходит. А то, что для одних война – это постоянная боль, а другие вообще не воспринимают ее как трагедию, не видят и не слышат, это тоже часть войны. Но это уже гражданская, социальная война нашего общества.
У меня круг общения катастрофически сузился: многие друзья уехали, с другими теперь приходится общаться только на бытовом уровне, не затрагивая тему войны. Они как бы не за, не против, они просто устранились. А есть те, кто безусловно против войны, но занимаются своей жизнью и всё. Я с ними общаюсь – сузился даже не круг, а само общение. Зато открылись удивительные люди, помогающие беженцам, и это очень важно: когда ты остаёшься один на один со своим шоком, это очень тяжело, нужна поддержка твоего союзника, единомышленника. Поэтому очень важно, что находятся неравнодушные люди, которые помогают всем, не размышляя, достоин человек помощи или нет. Я знаю таких, слава Богу, их много – низкий им поклон, это люди с честью, с достоинством. Они тратят свою жизнь на помощь тем, кто лишился дома, а часто и семьи. И это дает ощущение, что мы можем дальше жить, потому что без этого витамина помощи другому жить невозможно.
А еще я стала терпимее к чужому мнению. Помню, ко мне пришли гости и прямо кипели – кто-то думает не так, как мы, какие же они подлые. А я говорю – как же так, нам же с ними жить и сейчас, и завтра, и послезавтра, и других людей у нас вокруг не будет в нашей стране. Да, мы все разные, и как-то нужно находить общий язык. А мы никогда этого не делали. Нужно принять и договориться с другими, не такими, как мы, оставаясь при этом самими собой, не подыгрывая, не вставая в позу, говорить по-доброму, с уважением. Вот самое важное – уважать другое мнение и даже в споре не унижать человека, не перечеркивать его личность. Ведь мнение может измениться, а человека надо не потерять. Такие потери – это тоже результат войны, это тоже война.
Я не считаю, что предательство Украины совершается именно сейчас – по-моему, оно длится все три года, что идет война, просто сейчас все обострилось. И даже если заключат мир, он, мне кажется, будет непрочным – пока у власти путинизм, это будет всего лишь передышка, и не только для власти, но и для народа. Усилится пропаганда, что мы самые сильные, что мы победили и во всем правы, а значит, можно продолжать. Россия попробовала кровушки – и она захочет еще, это основной рефлекс хищника.
Смотри также "Просим вас закончить эту проклятую войну". 100 тысяч беженцев из Курской области как итог вторжения России в Украину