В сентябре 2022 года 22-летний веб-дизайнер из Москвы Евгений попал под мобилизационную облаву в метро. Спустя почти год он дезертировал и уехал во Францию в надежде получить политическое убежище. В конце февраля 2024 года его депортировали в Хорватию, где, по словам правозащитников, беженцы подвергаются дискриминации, давлению силовиков, пыткам и изнасилованиям, а доля одобренных запросов на убежище в 2023 году составляла лишь 0,076%.
В миграционном хорватском лагере в Порине.
"Мы просто копали ямы"
"Мне повезло" – все время повторяет Евгений корреспонденту Север.Реалии. Всё началось весной 2022 года. Молодой москвич, со школы участвовавший в протестах Навального, был потрясен вторжением в Украину. Он понимал, что с опытом срочной службы ему в России оставаться небезопасно, и тут же отправился оформлять загранпаспорт. Но с отъездом затянул.
– После первых новостей о том, как людей мобилизуют в военкоматах, я понял, что мне нельзя туда идти. Договорился с другом, что поживу у него на даче, поехал сказать об этом родителям. Меня вместе с каким-то студентом схватила полиция – узнали по камерам распознавания лиц. Потом я узнал, что мне пришла повестка. Вечером я уже ехал на автобусе мобилизованный. Медкомиссии не было, коменданта, которому я хотел пожаловаться, тоже, хотя по закону он должен был быть. Я написал рапорт на альтернативную гражданскую службу, но командир в ответ просто посмеялся.
По словам Евгения, в автобусе ехали несколько дней, поскольку мобилизованных без униформы "прятали" от тогдашнего министра обороны Сергея Шойгу и мэра Москвы Сергея Собянина, которые тогда показательно осматривали военные части.
Тут нашему собеседнику "повезло" в первый раз. Мобилизованные много раз жаловались, что на фронт их отправляют почти сразу, а Евгения отвезли в подмосковный парк "Патриот", где он провёл почти два месяца.
Евгению присвоили специальность "сапер".
– Хотя я ничего в этом не понимал, мне присвоили специальность "сапёр". Нас ничему не учили, всё это время мы просто копали ямы. Всё закончилось, когда мобилизованные стали ругаться, я застал этот "бунт", после которого нас куда-то повезли – мы до последнего надеялись, что в Крым или Беларусь, но в итоге нас высадили в сыром лесу в районе Токмака в Запорожье, – рассказывает Евгений.
Это было в конце ноября 2022 года. Роту разделили, его взвод очутился в глухой деревне Солодка-Балка, где не было ни связи, ни магазина.
– Мы не знали, где брать еду и воду. Где-то в лесу выбрасывали припасы для мотострелков, которые всё и забирали. Там что-то выделялось для нас, но об этом нас не предупредили. Не знали мы и канала рации, по которому сообщали о привозе воды – ходили клянчили её в деревне. Ещё давали деньги на бензин местному деду, чтобы возил нас за продуктами – приходилось переодеваться в гражданскую одежду, так как без распоряжения в город не пускали.
"Ситуация – сюр"
По словам Евгения, жизнь в деревне была в целом спокойной – не считая тревог из-за прилёта ракет и поведения командира, который однажды, напившись, до крови избил одного из военнослужащих. Спустя три месяца Евгений заменил ушедшего в отпуск солдата на заправке в Молочанске.
– Местных было на удивление много, не только пожилых, но и школьников. Цены безумные, кнопочный телефон в магазине стоил 20 тысяч рублей. И ни у кого нет работы. Когда проходили губернаторские "выборы" в оккупированном Запорожье, нас поставили охранять школу, и мы наблюдали, как девочка из 10-го класса села в машину к военному из осетинской группы, понятно зачем. В общем, всё было мрачно, я знал, что где-то рядом пытают людей, знал, что из Молочанска увозят детей в Россию, то есть похищают, что в пыточные подвалы попадают и местные, и наши.
Евгений видел это своими глазами, когда забирал оттуда двоих сослуживцев, которых посадили "на передержку" после того, как они несколько месяцев были в отряде "Шторм Z". Вместе с солдатами он заметил и гражданских.
– У российских военных тоже не было никаких прав, что хотят, то с тобой и делают. Раненого могут спокойно отправить обратно в штурм. Например, один вернулся с нерабочей ногой, его отправили на фронт обратно, в больнице даже осколки не достали. Так и с младшими офицерами обращались. Например, у нашей роты был командир. Генералы, видимо, ориентируясь по старым картам, приказали отправить взвод минировать лес, уже занятый ВСУ. Командир сказал начальству, что они сошли с ума. Ему почти 60 было, 2 месяца до демобилизации, его просто сняли, поставили другого командира, и взвод туда всё-таки отправили. Никто не погиб по чистой случайности, только один человек пострадал, а восьмерых солдат, которые идти все же отказались, определили в отряд "Шторм Z": ситуация – сюр.
Солдат мог за 500 тысяч рублей откупиться от штурма, а офицер за 2 миллиона – получить должность в Москве и уехать с фронта, утверждает Евгений. По его словам, военная полиция занималась "альтернативным заработком", предлагая сидящим "на подвале" военным пачку сигарет за 500 рублей. А на снабжении военных командование, напротив, экономило.
Металлоискатель
– В нашем полку была танковая рота, у которой… не было танков. Им потом передали танки от "Мосфильма", которые используются для съёмок. Нам тоже не хватало снаряжения, приходилось покупать самим – например, мы купили новый металлоискатель вместо старого советского, который едва работал, – вспоминает Евгений.
Металлоискатель этот ему не пригодился: он лишь заправлял технику, а на боевое задание его с сослуживцами отправляли только дважды – уничтожить схрон с гранатами и неразорвавшийся БПЛА. Через восемь месяцев тыловой рутины ему дали отпуск.
"Мама любит Путина"
– Я с самого начала на войну не хотел и ещё до отпуска связался с правозащитниками из "Идите лесом", чтобы мне помогли уехать из России. Когда я вернулся домой, в Москву, меня поразило, что люди просто не замечают войну. Я провёл неделю с друзьями и родственниками и уехал. Было страшно, но я понимал, что выбора нет, и нужно было рисковать, – продолжает Евгений.
Он без проблем доехал до Минска на поезде и вылетел в Армению. Оттуда хотел улететь в Мексику и подать на убежище в США, но в Дубае авиакомпания отказала ему в пересадке на рейс и выслала его обратно, деньги за билет не вернули. Тем временем его российские счета заблокировали – родители сообщили в полицию, что он сбежал.
– У меня мама любит Путина, она заставила отца пойти в полицию и сообщить, что я пропал. Я узнал об этом от друзей. Я думаю, мама поступила так на эмоциях, в её системе ценностей это приемлемо. Но, может, оно и к лучшему – к ним только раз приходили военные и после этой истории отстали, – говорит Евгений.
Из Армении он переехал в Грузию, а оттуда в Европу: пересёк боснийско-хорватскую границу и подал на убежище. В октябре 2024 года он поехал во Францию, власти которой заявляли, что готовы принимать дезертиров. Там он вновь запросил убежища и прождал четыре месяца, пока не получил отказ по Дублинскому протоколу, согласно которому человека, легально попавшего в Евросоюз через одну страну, но запросившего убежище в другой, могут депортировать обратно в страну пересечения границы ЕС. Вместе с другими беженцами, закованными в наручники, Евгения посадили на самолёт и отправили обратно в Хорватию.
В миграционном хорватском лагере в Порине.
Тюрьма вместо убежища
В Европе Евгению помогает правозащитная кризисная группа InTransit, она пыталась защитить его от депортации из Франции.
– В законодательстве ЕС о предоставлении политического убежища черным по белому написано, что дезертир из армии страны, ведущей агрессивную войну, имеет право на защиту, особенно если есть риск, что его могут принудить совершать военные преступления. Но добраться до страны ЕС, которая бы действительно рассмотрела заявку, катастрофически сложно. Хорватия – единственная страна, откуда можно попасть в Евросоюз без визы, – говорит Валерия, координатор InTransit.
В миграционном хорватском лагере в Порине.
По ее словам, в Хорватии часто обрабатывают лишь первичную заявку на убежище и позволяют людям ехать в другие европейские страны.
– Статистика одобрений опубликована, по ней видно, что за 2023 год из 8507 граждан России, подавших на убежище в Хорватии, только 23 человека получили положительное решение. Это беспрецедентно низкий показатель – в других странах ЕС обычно 30-40% одобрений. Общая статистика ещё тревожнее. В том же году всего на убежище подались 68114 человек, а положительных решений было 52. Значит, Хорватия просто не хочет принимать беженцев, и это, конечно, противоречит законодательству ЕС, – убеждена Валерия.
В миграционном хорватском лагере в Порине. Туалет.
А когда беженец оказывается в других европейских странах, в силу вступает Дублинское соглашение, по которому его могут депортировать туда, откуда он въехал. В случае Евгения это Хорватия, круг замыкается.
– Предположим, человек подаётся на убежище во Франции, её миграционные службы пишут запрос в страну, через которую он въехал: “Вы готовы взять его?”. Она может ответить "да", "нет" или ничего не ответить. В двух последних случаях человек остаётся. Но по какой-то причине Хорватия всегда отвечает "да", несмотря на явное нежелание предоставлять людям защиту, – продолжает она. Однако отказ страны, через которую человек въехал в ЕС, – это не единственный способ избежать депортации. Есть страны, куда не отправляют в принципе, если известно, что там плохие условия содержания и права беженцев нарушают. Немецкие и французские юристы в апелляционных документах на нескольких страницах рассказывают о нарушениях в Хорватии, предупреждая, чтобы туда не отправляли по Дублинскому соглашению, но к сожалению, это не работает, и туда отправляют всегда.
В миграционном хорватском лагере в Порине.
После возвращения в Хорватию беженцы остаются один на один с хорватским миграционным ведомством, которое, по словам волонтеров "Идите лесом", всячески пытается от них избавиться.
– Кейсы дезертиров попросту не рассматривают – по ним нет ни одного одобрения на данный момент. И вообще ищут любые способы не дать человеку убежище. Отказывают даже людям с уголовным делами за политическую деятельность, признанным "Мемориалом" политзаключёнными, – утверждают в организации.
Но дезертирам хуже всего. По словам Валерии, им удалось найти трёх свидетелей, один из которых, депортированный по Дублинскому соглашению, остался в Хорватии и решил бороться за убежище.
В миграционном хорватском лагере в Порине. "Кровать" на стульях.
– Он пошёл на интервью, его заявку приняли. Но на следующий день пришли представители SOA (Службы безопасности Хорватии) и на трёхчасовом допросе сообщили, что в принципе не хотят принимать российских дезертиров, которые якобы представляют угрозу национальной безопасности. А дальше, как обычно, стали искать, к чему придраться, сказали, что дезертир не может покинуть территорию РФ, а если покинул, то он либо может вернуться, либо он агент. Это абсурд – известно, что "Идите лесом" регулярно вывозит дезертиров, да и сами они выезжают. Ему сказали: "Либо мы сейчас отправим тебя в закрытую миграционную тюрьму в Ежево, либо ты подписываешь отказ на политическое убежище", что он в итоге и сделал.
Если просителя убежища направляют в тюрьму в Ежево и уже там вынуждают подписать такой отказ, то за этим следует депортация из Хорватии и запрет на въезд в Европейский Союз от трёх до пяти лет. Кроме того, такой отказ обрекает человека на проблемы с миграционными службами других стран – ему уже не получить политическое убежище и в других странах вне ЕС, что ставит его в уязвимое положение и увеличивает риск трансграничного преследования со стороны российских силовиков.
– Второй свидетель сообщил, что когда он приехал в Хорватию и подал на политическое убежище, полицейские сказали, чтобы он лучше ехал в другие страны, а тут ему откажут как дезертиру, отправят в тюрьму и депортируют. Действительно, нам известно о третьем, недавнем, случае, когда сразу после подачи заявки на убежище в Хорватии дезертира направили в тюрьму в Ежево и депортировали, – говорит Валерия.
Хорватские силовики известны своим давлением на тех, кто пытается перейти границу нелегально. Согласно расследованию правозащитной группы No Name Kitchen, пограничники на боснийском участке границы систематически чинят насилие в отношении беженцев: зафиксированы случаи избиения несовершеннолетних, изнасилований и грабежей; у беженцев отбирают и сжигают одежду, документы и телефоны. После этого хорватские силовики, как правило, используют огнестрельное оружие и палки, чтобы выгнать своих жертв обратно в боснийские горы без средств к выживанию и ориентированию на пересечённой местности.
"Люди спали на полу на матрасах"
Владислав Ариничев
Владислав Ариничев, электромонтёр из Москвы, уехал из России в марте 2022 года, когда из-за антивоенной позиции столкнулся с давлением силовиков.
– Активизмом я занимался с 2017 года, и война с Украиной стала крайней точкой в моих отношениях с государством. 8 марта меня задержали на акции на Красной площади и вменили штраф за дискредитацию ВС РФ. На следующий день меня с работы забрал 1-й отдел ФСБ, посадил в КПЗ на двое суток, затем был суд, где оказалось, что я якобы размахивал руками в какой-то прокуратуре в предыдущую субботу, то есть в выходной день. Мне дали 10 суток ареста в Сахарово. Перед этим ФСБ отвезла меня в прокуратуру, где на меня возбудили дело за призыв к санкциям против России – я стал первым осуждённым по этому делу, – рассказывает Владислав.
Ему удалось уехать в Грузию, добраться до Хорватии и запросить там убежище. По его словам, он помогал другим и за полгода стал одним из лидеров местного активистско-беженского сообщества. Летом 2023 года лагерь, где жил Владислав, оказался переполнен – вместо 600 человек в нём разместили около 900.
Спящие беженцы в миграционном хорватском лагере в Порине.
– Люди спали на полу на матрасах и на траве на улицах, единственный врач работал час в день. Нас дважды закрывали на карантин из-за антисанитарии и подозрений на африканскую чуму, люди ходили с открытыми ранами. Поэтому я взял телефон, прошёлся по всем этажам, заснял это на видео, выложил в YouTube и раскидал по хорватским газетам. За это власти задержали меня и закрыли на день, затем вызвали и обвинили, что я показал лица беженцев, тогда я их замазал и перезалил видео. Но зато пришла проверка уполномоченного по правам человека в Хорватии, и сразу же разрешились проблемы, не решавшиеся полгода.
Очередь за едой в миграционном хорватском лагере в Порине.
В ноябре 2023 года Ариничева вызвали на интервью по убежищу. К этому времени в России его уже внесли в список террористов и экстремистов и заочно арестовали по статье об оправдании терроризма.
В миграционном хорватском лагере в Порине. Тараканы.
– На интервью меня снова спросили, почему я снимал лагерь, почему я "террорист". В итоге, не выдавая документов, мне сказали, что мне отказано в убежище, и что я являюсь угрозой национальной безопасности Хорватии. Решение мне обещали выдать позже, – вспоминает Владислав.
Из-за стресса он проболел весь декабрь, а в январе пришёл в себя и решил бороться. Тогда же он понял, что происходит в Хорватии с теми, кого признают "угрозой нацбезопасности".
– Я узнал о деле Руслана Аббасова, о чеченцах, которых посадили в Ежево . Когда в феврале убили Навального, мне стало как-то пофиг на SOA и их угрозы. Я отправил им открытое письмо, записал ролик – что такое политическое убежище, стал снова волонтёрить и помогать другим. В лагере я познакомился с семьёй Ахмеда Таканаева, чья жена видела мои ролики и попросила о помощи – её муж уже семь месяцев сидел в депортационном лагере. Я понял, что и чеченцев, и Аббасова, и Таканаева обвиняют в тяжких преступлениях и закрывают в эти лагеря без доступа к помощи, к адвокатам, выбивают показания, вынуждают подписать отказ от убежища, а потом депортируют. Я понимал, что буду следующим, поэтому решил их поддержать, – объясняет Владислав.
Он связал жену Таканаева с правозащитниками и СМИ. 4 июля 2024 года, во время суда над Ахмедом, Владислав вышел на главную площадь Загреба с пикетом в его поддержку – и его арестовали.
– Меня обвинили в оскорблении госоргана – на моей футболке было написано "Fuck SOA". Сначала меня посадили на две недели в тюрьму, куда принесли отказ в убежище, хотя мой кейс был сильным. Написали, что я "создавал условия для получения убежища, притворяясь сторонником Навального", что я "не уважаю европейские и хорватские законы и снимал лагерь" – хотя такого закона нет, и обвинений мне не выдвигали, а также потому что я якобы террорист, а Хорватия не даёт убежище террористам.
"Большинству выдают отказ"
В тюрьме Ариничев познакомился с Таканаевым – его отпустили после суда, но затем арестовали на безлюдной дороге и обвинили в оскорблении полиции (Ахмед не знал хорватского).
– Его отправили в Ежево. Меня же привезли в полицию и сказали, что в Загребе я уже всех достал, и что меня отправляют на три месяца в другой конец Хорватии в Триль – в миграционную тюрьму. Я объявил голодовку, после которой меня госпитализировали. Тогда меня поддержали правозащитники и специальный репортёр европейской комиссии. Я решил судиться. Первый суд проиграл, но уже сейчас выиграл в высшем апелляционном суде Хорватии. Решение о посадке в тюрьму в Триле на три месяца отменили, и сейчас мы с моим адвокатом боремся за компенсацию, – продолжает Владислав.
Одновременно он судится по делам об оскорблении госоргана и по убежищу. Он не хочет уезжать, так как считает, что если ему выдадут отказ в стране ЕС из-за обвинений в терроризме со стороны российских властей, то это сильно осложнит и его собственную ситуацию, и создаст плохой прецедент для других просителей убежища. По его словам, тюрьмы для беженцев в Триле и Ежево – одинаковые, и власти Хорватии используют их для систематического давления на просителей защиты.
– Больше всего из-за расизма страдают чеченцы, дагестанцы и люди из других стран, например сирийские дезертиры, их обычно безосновательно обвиняют в радикальном исламизме. И российским дезертирам, и людям, получившим повестки, говорят, что мобилизация в России закончилась или, если они молодые, что 20-летних не мобилизуют. Этих людей часто закрывают в Триле или в Ежево и требуют отказаться от запроса на убежище. Месяцами не выпускают на свежий воздух, кормят горячей едой только раз в день, люди часто болеют, врачей нет, адвокатов и проверяющих не пускают. Я сам прошёл через всё это, – рассказывает Ариничев.
Хорватская система представляет собой своего рода "сито", считает он: часть людей не пускают на границе, а тех, кто всё же прошёл, стимулируют ехать за убежищем в другие страны.
– Большинству выдают отказ, а чтобы его оспорить, нужно судиться и бороться годами. Многие не готовы к этому и едут дальше в ЕС, тут остаётся лишь малая часть. И на них уже давит SОА, которая по местным законам имеет право писать что угодно в своих "секретных файлах", к которым имеют доступ только они сами и суд, – поясняет Ариничев.
Ждать или бежать
Дезертиру Евгению помогают сейчас европейские правозащитники и InTransit, но не исключено, что и ему придётся иметь дело с SОА.
– Как только придёт разрешение на работу, я буду копить "подушку безопасности" на случай, если придётся бороться, и хорватский язык я уже учу. У меня сильный кейс, мне помогают правозащитники, и я не вижу причин для отказа. Я готов воевать с бюрократией, – говорит он.
Валерия из InTransit считает, что борьба за судьбу российских дезертиров крайне важна в контексте войны, ведь каждый раз, когда они добиваются убежища, солдаты на фронте видят, что у них есть безопасный коридор для побега. Это подтверждают и правозащитники из "Идите лесом".
– Мы заметили всплеск обращений после публикации истории "Прощай, Оружие" – о шестерых дезертирах, уехавших во Францию. Безусловно, это влияет. Мы тоже располагаем статистикой: у нас почти шесть тысяч обращений по поводу дезертирства, но это только обращения – кто-то пропал, кто-то не решился, хотя около 800 человек мы вывезли из страны, а больше тысячи остались в России и скрываются, – говорит правозащитница Дарья из "Идите лесом".
По ее данным, количество обращений растёт с каждым месяцем. У подавляющего большинства обращающихся за помощью военных нет загранпаспортов, что серьёзно сужает их возможность уехать. Поэтому многие оказываются в Кыргазстане, Казахстане, Беларуси и Армении. Наиболее безопасна Армения, считают в "Идите лесом", сейчас там находится около 200 человек.
– Из-за слухов и переговоров между Путиным и Трампом люди рассчитывают, что сейчас всё закончится. Поэтому многие сейчас не готовы бежать, – продолжает Дарья. – Мы не можем за них решать, просто рассказываем о плюсах и минусах такого решения: пока кто-то ждёт, его могут отправить на штурм или заподозрить в намерении дезертировать, а это небезопасная ситуация. Но чаще всего люди выбирают ждать, чтобы посмотреть, что будет дальше.
По словам представительницы хорватской правозащитной организации "Центр изучения мира" (Centar for Peace stadies) Сары Кекуш, хорватские и европейские правозащитники давно встревожены систематическим нарушением прав человека в отношении мигрантов и беженцев на внешних границах ЕС, включая Хорватию: выдворением без процедур, конфискацией имущества и физическим насилием.
– К сожалению, миграционная политика Евросоюза всё дальше отходит от базовых правозащитных стандартов и ценностей, – говорит Сара Кекуш, чья организация тесно сотрудничает с No Name Kitchen и всеми, кто документируют насильственные практики хорватских силовиков.
– Пограничники уже давно отбирают и уничтожают вещи и документы мигрантов. Доказательства собраны в докладе NNK Burned Borders. Хорватские власти, как всегда, все отвергли и попытались дискредитировать авторов доклада и журналистов. Мы выступили с публичным ответом, указав на дезинформацию и манипуляции в их официальной реакции.
По словам Кекуш, людей часто безосновательно обвиняют в угрозе национальной безопасности и принуждают отказаться от прошения о защите, не предоставляя никаких доказательств и объяснений. В качестве примера она приводит дело F.S. против Хорватии и случай Владислава Ариничева, обвиненного в угрозе нацбезопасности на основании непроверенной информации.
– Он провёл три месяца в заключении, ему отказали в убежище, несмотря на признанный риск преследования при возвращении в Россию. Позже Высший административный суд признал его задержание незаконным. Подобные случаи показывают, как власти злоупотребляют риторикой "нацбезопасности", чтобы ограничить права мигрантов и устранить инакомыслие. Это беспокоит не только ЕСПЧ, но и спецдокладчиков ООН, и гражданское общество. Будет ли хорватское правительство реагировать на это всерьёз, пока неясно, но только постоянное давление со стороны международных институтов и правозащитных организаций способно привести к реальным изменениям, – считает правозащитница Сара Кекуш.
По ее мнению, с вступлением в силу нового Пакта о миграции и убежище страны, находящиеся на внешних границах ЕС, возьмут на себя ещё большую нагрузку в рамках общей миграционной системы, что может привести к росту числа возвращённых лиц и появлению новых кризисных точек.
Смотри также "Либо тюрьма, либо ехать на войну". История мобилизованного, сбежавшего с фронта