23 июня исполняется 135 лет со дня рождения Анны Ахматовой. К этому дню в ее музее в Фонтанном доме открылась выставка "Подлинность судьбы". В этот же день исполняется 35 лет самому музею, успевшему за эти годы стать уникальным явлением не только для Петербурга, но и для всей страны.
Экспонаты выставки – не только из фондов Музея Аны Ахматовой в Фонтанном доме, но и из РГАЛИ, Пушкинского Дома (Института русской литературы РАН), Петербургского музея музыкального и театрального искусства, Государственного музея истории российской литературы им. В.И. Даля, Русского музея, Музея истории Петербурга, собрания Пуниных, семьи Рыбаковых, Олега Яхнина и Екатерины Дружининой. На выставке побывал корреспондент “Окна”.
“Подлинность судьбы”
Эти слова принадлежат поэту, литературному секретарю Анны Ахматовой Анатолию Найману: “Она притягивала к себе не только своими стихами, не только умом, знаниями, памятью, но и подлинностью судьбы”.
Анна Ахматова родилась в 1889 году под Одессой в семье дворянина, отставного инженера-механика флота Андрея Горенко. Отец боялся, что поэтические увлечения дочери опозорят его фамилию, поэтому еще в юном возрасте она взяла себе псевдоним – Ахматова (фамилия прабабушки).
Ее детство прошло в Царском Селе, там она училась в Мариинской гимназии, там за ней начал ухаживать поэт Николай Гумилев. Потом семья уехала в Евпаторию – мать Анны Ахматовой рассталась с мужем. Позже Анна переехала к родственникам в Киев. где окончила Фундуклеевскую гимназию, а затем записалась на юридическое отделение Высших женских курсов.
В Киеве Анна начала переписываться с Николаем Гумилевым, который в это время находился во Франции и издавал еженедельник “Сириус”. В 1907 году на его страницах появилось первое опубликованное стихотворение Ахматовой “На руке его много блестящих колец…”. В Киеве в апреле 1910 года Анна Ахматова и Николай Гумилев обвенчались.
В 1910–1912 годах они путешествовали по Франции и Италии, затем приехали в Петербург, Ахматова поступила на Высшие историко-литературные курсы. В 1912 году вышел ее первый стихотворный сборник “Вечер”, в этом же году родился сын – Лев Гумилев. Перед началом Первой мировой войны Ахматова опубликовала вторую книгу стихов – “Четки”.
Брак Ахматовой и Гумилева распался в августе 1918 года. Ахматова вышла замуж за востоковеда Владимира Шилейко, правда, и этот брак был недолгим.
В 1921 году Гумилева арестовали, а затем расстреляли, обвинив в причастности к контрреволюционному заговору (так называемое Таганцевское дело – погибли при задержании и были расстреляны 103 человека, все реабилитированы в 1992 году. – "Окно"). В 1922 году Ахматова стала женой искусствоведа Николая Пунина.
С середины 20-х годов новые стихи Ахматовой перестали печатать, а старые не переиздавали. В 30-е годы был арестован и Пунин. А Льва Гумилева после второго ареста в 1938 году приговорили к пяти годам исправительно-трудовых лагерей. В 1939 году Ахматову приняли в Союз советских писателей, у нее вышел сборник “Из шести книг”. В начале войны она была в Ленинграде, потом эвакуировалась в Ташкент, в Ленинград вернулась в 1944 году.
В 1946 году было вынесено специальное Постановление оргбюро ЦК ВКП (б) “О журналах “Звезда” и “Ленинград”, резко осуждавшее эти издания за “предоставление литературной трибуны” для “безыдейных, идеологически вредных произведений” Анны Ахматовой и Михаила Зощенко. Их обоих немедленно исключили из Союза писателей.
Сын Ахматовой Лев Гумилев, выйдя из лагеря, ушел добровольцем на фронт, дошел до Берлина. В 1949 году он был снова арестован и приговорен к десяти годам лагерей. Все годы его заключения Ахматова пыталась добиться освобождения сына, однако его выпустили на свободу только в 1956 году.
В 1951 году Ахматову восстановили в Союзе писателей. Никогда не имевшая собственного жилья, в 1955 году она получила от Литературного фонда дачный домик в поселке Комарово.
“Я не переставала писать стихи. Для меня в них – связь моя с временем, с новой жизнью моего народа. Когда я писала их, я жила теми ритмами, которые звучали в героической истории моей страны. Я счастлива, что жила в эти годы и видела события, которым не было равных”, – писала Ахматова.
В 1962 году Ахматова завершила работу над “Поэмой без героя”, которую писала в течение 22 лет. В 1960-е годы творчество Ахматовой получило широкое признание – она стала номинантом на Нобелевскую премию, лауреатом литературной премии “Этна-Таормина” в Италии. Оксфордский университет присвоил ей степень почетного доктора литературы. В мае 1964 года в Музее Маяковского в Москве прошел вечер, посвященный 75-летию Ахматовой. На следующий год вышел последний прижизненный сборник стихов и поэм – “Бег времени”.
Умерла Анна Ахматова в подмосковном санатории 5 марта 1966 года, похоронена на Комаровском кладбище.
“Я помню все в одно и то же время”
Выставка в Фонтанном доме посвящена последнему периоду жизни Ахматовой. Решение выставочного пространства принадлежит архитектору Сергею Падалко, который давно сотрудничает с музеем Анны Ахматовой в Фонтанном доме, это он автор мурала, сделанного с известной фотографии Моисея Наппельбаума – огромного портрета Ахматовой в арке, ведущей с Литейного проспекта в Шереметевский сад.
Выставочный зал разделен на тринадцать самостоятельных пространств, тем не менее тесно связанных друг с другом – и сюжетно, и архитектурно: в центре экспозиции ярко освещенный круг, от которого они расходятся, как лучи. Стоя в центре круга, можно погружаться в разные сюжеты, не упуская из виду весь замысел. “Я помню все в одно и то же время” – эта строка Ахматовой из стихотворения “Творчество” звучит как эпиграф к выставке.
Первое, что видит посетитель выставки, – графические изображения и фотопортреты позднего периода жизни Анны Ахматовой.
“Держалась очень прямо, голову как бы несла, шла медленно и, даже двигаясь, была похожа на скульптуру, массивную, точно вылепленную – мгновениями казалось, высеченную, – классическую и как будто уже виденную как образец скульптуры. И то, что было на ней надето, что-то ветхое и длинное, возможно, шаль или старое кимоно, напоминало легкие тряпки, накинутые в мастерской ваятеля на уже готовую вещь. Много лет спустя это впечатление отчетливо всплыло передо мной, соединившись с записью Ахматовой о Модильяни, считавшем, что женщины, которых стоит лепить и писать, кажутся неуклюжими в платьях”. Из воспоминаний Анатолия Наймана
Выставка охватывает двадцать два года: работу над “Поэмой без героя”, аресты сына и близких людей. Подлинные фотографии и документы погружают зрителя в эпоху, в ближайший ленинградский и московский круг тех, кто был рядом с Ахматовой в эти годы.
– Мы в музее вступили в диалог со временем и нашими посетителями, обрели возможность показать историю поколения Ахматовой, историю и культуру России, – говорит Нина Попова, первый директор Музея Анны Ахматовой в Фонтанном доме, а ныне президент Фонда друзей музея. – Сергей Падалко нашел очень хорошее архитектурное решение: из центра идет свет. Но есть один сегмент, луч, посвященный страхам Ахматовой – что ее трансформируют в советскую поэтессу. Там стоит некий бюст Ахматовой, совершенно чудовищный и показана публикация в “Огоньке” вынужденных стихов Ахматовой о Сталине “Слава миру”, написанных, когда ее сын Лёва был в лагере, их можно прочесть. Это очень важная для нее тема: кто кого победит – эта система, идеология, цензура или она.
В этой части выставки, можно сказать, собраны страхи, десятилетиями сопровождавшие жизнь поэта. Прежде всего, страх арестов и гибели близких. “Вот и доспорился яростный спорщик, /До енисейских равнин…/Вам он бродяга, шуан, заговорщик, –/ Мне он – единственный сын”, – писала Ахматова. И еще один страх – за свою поэтическую посмертную судьбу, за то, что напишут “мемуаристы” и как истолкуют ее тексты и образ.
Один из экспонатов – автобиография 1951 года, которую Ахматова закончила упоминанием стихов, посвящённых 70-летию Сталина. Автобиография монтируется с арестантской фотографией ее сына и окном с маленькой фотографией памятника Сталину в саду. Его установили здесь как раз тогда, когда Ахматова мучительно писала верноподданнические стихи, пытаясь спасти сына, а ее мужу Николаю Пунину, арестованному в 1949-м, уже не суждено было вернуться в Фонтанный дом. На этот памятник Ахматова смотрела десятилетия, прожитые здесь, и, по словам Нины Поповой, все эти годы она находилась в некотором придуманном и мифологизированном диалоге со Сталиным.
– В ее пьесе “Энума Элиш” во время собрания советских писателей, которые судят некую Х – она же Ахматова, – голос с грузинским акцентом говорит: “Похоронить, но могилу потерять”. Это как бы реакция Сталина на ее бытие. Внутренний диалог со Сталиным она начала довольно рано, года с 39-го, когда разрешили издать ее сборник “Из шести книг”, – говорит Нина Попова.
Еще один страшный символ выставки – пустые, будто выпотрошенные типографские ящики с рассыпанным набором, буквы горкой на полу, – гражданская смерть Ахматовой и Зощенко, ждановское постановление 1946 года о журналах “Звезда” и “Ленинград”.
Постановление оргбюро ЦК ВКП(б) "О журналах "Звезда" и "Ленинград" – документ, принятый оргбюро ЦК ВКП(б) 14 августа 1946 года, повлекший немедленное исключение Анны Ахматовой и Михаила Зощенко из Союза писателей СССР. В 1988 году оно было признано ошибочным и отменено. 15 и 16 августа Жданов выступил с докладами, раскрывающими суть постановления. Об Ахматовой он сказал: "Поэзия взбесившейся барыньки, мечущейся между будуаром и моленной. Основное у неё – это любовно-эротические мотивы, переплетённые с мотивами грусти, тоски, смерти, мистики, обречённости. Чувство обречённости, мрачные тона предсмертной безнадёжности, мистические переживания пополам с эротикой – таков духовный мир Ахматовой".
Нина Попова напоминает, что в 1951 году на стол к Сталину легло письмо министра МГБ Абакумова с предложением об аресте поэтессы Ахматовой, но Сталин не подписал ордер.
– Абакумов продолжил за ней слежку, которая велась с конца 1920-х до 1956 года. И ни “Реквием”, ни “Поэма без героя” не были опубликованы при жизни – то есть она ушла не прочитанной своей страной. Иногда спрашивают: на кой хрен это надо было делать? Уехала бы, и там бы напечатали, там бы она была прочитана. Это полная ахинея, – говорит Нина Попова. – Во-первых, там бы она не написала “Реквием”, для этого надо было пройти через 1935-й год, письма Сталину, через Кресты. И пусть Ирина Николаевна Пунина иронизировала, что это она там стояла часами, а Ахматова, мол, только собирала посылки, – неважно. Надо было один раз туда прийти, чтобы все понять. Потом поэму напечатали – правда, изменилось время. Хотя, с другой стороны, когда она писала в 1914 году по поводу той войны – что мы как будто состарились на 100 лет, – это же и про сейчас. А мы разве не состарились на 100 лет?
Нина Попова называет “Поэму без героя” маскарадом, спектаклем.
– В феврале 1917 она смотрела генеральную репетицию “Маскарада” Лермонтова в постановке Мейерхольда. Это на нее произвело сильное, впечатление: то, что казалось истинным, – ложное, оно сейчас рухнет. А в ее маскараде то, что выкинуто из жизни как ложное, оказывается истинным, это жизнь ее поколения. Самое для меня интересное, что начинается поэма – “Я зажгла заветные свечи, / Чтобы этот светился вечер”. А заветные свечи для нее – это венчальные свечи. В 1936 году, когда Николаю Гумилеву исполнилось бы 50, она пишет ему заклинание. “Из тюремных ворот, Из заохтенских болот… Незваный, Несуженый, – Приди ко мне ужинать”. Главная маска наряжена столбовой верстой. Это, конечно, Гумилёв: версты – это его измерение мира в путешествиях, в бесконечных поездках.
Еще одно символическое пространство выставки – условный натюрморт из подлинных предметов, принадлежавших Ахматовой в эти последние двадцать два года на всех ее бездомных адресах – покинув Фонтанный дом, Ахматова так и не обрела дома. Она жила сначала на улице Красной Конницы у Смольного, потом на улице Ленина на Петроградской, часто ездила в Москву, останавливаясь у друзей, самый известный адрес – на Ордынке у Ардовых.
Рука, спичка, пепельница
В круге света – в центре пространства “Подлинности судьбы” – советские награды Ахматовой, оксфордская мантия, диплом почетного доктора Оксфорда, книги, подаренные Исайе Берлину – первому секретарю посольства Великобритании в СССР. Молодой английский дипломат прибыл на несколько дней в Ленинград первой послевоенной осенью, чтобы составить для английского МИДа отчет о настроениях советской интеллигенции, тогда же он пришел к Ахматовой в Фонтанный дом.
На любительской фотографии 1949 года – лысеющий мужчины в свитере с оленями, Геннадий Моисеевич Рахлин, директор Книжной лавки писателя на Невском. Выйдя из этой лавки, Исайя Берлин 15 ноября 1945 года пошел в Фонтанный дом к Ахматовой, а на следующий день вместе с Рэндольфом Черчиллем навестил самого Рахлина, которому этот визит стоил семи лет лагерей.
“Исайя Берлин вошел в ахматовскую “Поэму без героя” под именем Гостя из будущего, вызвал к жизни ее последние лирические циклы. Ахматова поплатилась за эту встречу новым арестом сына. “Я получил незаслуженное бессмертие в ее стихах” (Берлин). Они были очень разными, эти два великих гуманитария XX века – Анна Ахматова, поэт с катастрофическим сознанием, и европейский философ-либерал Исайя Берлин”. Из книги “Настоящий двадцатый век. Фотоверсия”. Издание музея Анны Ахматовой в Фонтанном доме (2019)
– У меня впечатление, что эта слежка, стукачи – чуть ли не самое тяжёлое испытание для нее, – говорит Нина Попова. – Слежка была и дома: она находила перевёрнутые страницы в папках, следы чтения своих рукописей. В 45-м, после визита Исайи Берлина, ей поставили подслушивающее устройство, она считала, что какие-то рабочие с крыши провели провода. Она с этим жила много лет, всем показывала пальцем на потолок, той же Лидии Чуковской (писательница, дочь Корнея Чуковского, близко дружившая с Ахматовой, автор воспоминаний о ней. – "Окно"). Она с ней говорила о погоде, а потом показывала листок “Реквиема”, та запоминала со своей исключительной памятью, и Ахматова тут же листок сжигала. И потом Чуковская писала, что никогда не забудет это: руки, спички, пепельница.
– Чуковская была ее живым архивом, носителем.
– Да-да-да. Она помнила варианты и потом ей напоминала, а Ахматова удивлялась. “Реквием” знали на память семь человек. В “Поэме без героя” девять редакций, в 1964-м закончена последняя, девятая редакция, где она написала, что это конец, а потом стала вносить правки. А дальше она делает самиздат: авторизованные машинописные копии первой редакции дарит девяти человекам, потом двенадцати и так далее. Это для нее вторая жизнь – попытка воскресить образ своего поколения. И зашифровать его.
Слева от окна с крошечным Сталиным – разрушенный в блокаду мир квартиры №44, когда туда из эвакуации вернулась Ахматова, горькое время разрыва с писателем Гаршиным, оглушенный, пустой Ленинград, а справа – поскольку память высвечивает все одновременно – сорок первый год, укрытие статуй Летнего сада.
Из воспоминаний поэта, переводчика, мемуариста Льва Горнунга:
"После чаю Ахматова предложила мне пройти по Ленинграду, и мы пошли в Летний сад. Как оказалось, это была главная цель ее прогулки. Побродив по дорожкам, Анна Андреевна привела меня к скамейке, где невдалеке стояла статуя "Ночь". Анна Андреевна рассказала мне, что в первые дни блокады главные памятники города были закрыты мешками с землей для защиты от бомбежек, а в Летнем саду было решено возле всех статуй вырыть ямы. Туда были положены мраморные статуи и засыпаны землей. Так вот, в укрытии статуи "Ночь" участвовала и Анна Ахматова, и об этом ей хотелось мне рассказать. Теперь статуя была уже поставлена на свой пьедестал, и Анна Андреевна показала ее с нашего места на скамейке. Об этой статуе она написала стихи, называя ее "Ноченькой".
В одном из пространств экспозиции стоит любимая ахматовская "Ночь" – гипсовая отливка в полный рост оригинальной статуи Джованни Бонацца, созданная специально для выставки "Подлинность судьбы".
Подлинность, пожалуй, ключевое слово для авторов юбилейной выставки. Ее кураторы – ученый секретарь музея Светлана Грушевская, историк Павел Котляр, научный сотрудник музея Алена Сугоровская дают возможность вглядеться в подлинность предмета, автографа, каждой строки, осмыслить каждый сюжет, соединить то, что, казалось, уже навсегда разделено временем и строгими правилами музейного хранения.
Например, пространство, посвященное Ахматовской “будке” в Комарове – литфондовской даче с убогим бытом, которая стала для поэта не только местом отдохновения и творчества, а местом встреч, смыслов, символичным пространством. В “будке” нет музея, это по-прежнему дача писателей, а предметы ахматовского быта теперь находятся в разных музеях. И только на время “Подлинности судьбы” они вновь вместе – кресло из музея истории Петербурга, подсвечники из семьи Пуниных, графика из Пушкинского Дома.
И вот зритель вглядывается в сделанную в свое время Иосифом Бродским фотографию – Ахматова в “будке”, за этим столом, в этом кресле, с этими подсвечниками. Это не реконструкция – это воспоминание и осмысление “духа места сего…”. “Дух”, собственно, также присутствует – и на графике из Пушкинского Дома, и в отдельном пространстве под красным абажуром, и в той самой лесной коряге, что была притащена из леса и водружена у “будки”, где разводили костры, где Ахматова чистила грибы. Пунины-Зыковы сохранили этот артефакт, и вот теперь он – здесь. Музейный предмет утрачивает старый смысл, старую функцию и обретает новую, становясь объектом наследия, артефактом.
На выставке “Подлинность судьбы” так происходит и со старыми дверьми из комнаты Ахматовой с улицы Ленина, 34 – ее последнего адреса в Ленинграде. Пунины-Зыковы сохранили эти створки со стеклянными вставками, закрытыми калькой, на которой по просьбе Ахматовой муж Анны Каминской – внучки Николая Пунина, дочери Ирины Пуниной, – художник Леонид Зыков изобразил дракона, возможно, как память о том кимоно с драконом, которое Пунин привез Ахматовой из Японии в 1927 году. По словам одного из кураторов выставки Павла Котляра, первоначально эти створки как экспонаты не рассматривались – Зыковы их предложили уже в процессе создания выставки. И встал вопрос: как показать эти двери, которые никуда больше не ведут?
– Мы решили, что они поменяют свою функцию – станут витражами, и сквозь них будет струиться свет Шереметевского сада, – говорит Павел Котляр. – Свет сквозь эти двери-витражи будет падать на листки из записной книжки Анны Ахматовой, которая впервые за многие годы покинула РГАЛИ.
Последняя запись датируется 4 марта 1966 года. Жить Ахматовой оставалось меньше суток.
– Для меня это высшее наслаждение – читать записанные книжки Ахматовой. Это потрясающе интересное чтение, совмещение прошлого и настоящего, которое так много даёт для понимания времени и того, как и чем мы сейчас живём, – говорит Нина Попова.
На самом деле выставку сначала хотели назвать “Деконструкцией” – сотрудники музея решили деконструировать последнюю комнату анфилады пунинской квартиры – бывшую столовую, которую, когда квартира стала коммунальной, заняли соседи Смирновы, а в 1944 году ордер на проживание дали вернувшейся из эвакуации Ахматовой. Именно в этой комнате она встречалась с Исайей Берлиным и здесь пережила ждановское постановление 1946 года о журналах “Звезда” и “Ленинград”.
Кураторы сочли, что комната нуждается в пересборке, новом осмыслении: Ахматова покинула Фонтанный дом в 1952 году, впереди у нее еще 14 лет жизни, а как рассказать это в финале экскурсии по мемориальной квартире?
– Эта выставка – такой способ публичного обсуждения, как представить эти 14 лет, – объясняет Павел Котляр. – Старая экспозиция комнаты 1945 года просто не позволяла этого сделать, мы ее пересоберем, но пока еще не знаем как.
И теперь комната деконструирована – пуста, выбелена, посетители приходят сюда, завершая экскурсию по мемориальной квартире.
– У каждого человека есть такая комната с открытым финалом. Мы не знаем, и чем наше время закончится, и наша жизнь, – замечает Нина Попова.
Такой открытый финал дает возможность по-новому осмыслить для себя: какими были последние десятилетия жизни Анны Ахматовой в стране, победившей фашизм, но остающейся тоталитарной по сути; что такое страх и свобода, выбор и творчество.
