Геннадий Харченко – военный украинского полка "Азов" (он был увеличен до бригады после начала войны России в Украине), оборонявший Мариуполь и попавший в российский плен.
Он пошел добровольцем на фронт в 2014 году, а через несколько лет присоединился к "Азову". Когда началось масштабное вторжение России в Украину, Харченко служил в Мариуполе. Вместе с другими бойцами он оказался на заводе "Азовсталь", а затем – в колонии в поселке Еленовка Донецкой области и других местах заключения в России. Осенью прошлого года российские власти приговорили его к 25 годам тюрьмы, обвинив в "совершении преступлений против гражданского населения в Мариуполе".
Этой осенью после продолжительного перерыва из российского плена начали возвращать бойцов "Азова". В октябре состоялся обмен, в результате которого в Украину вернулись 95 украинских военнослужащих. Среди освобожденных из плена были как военные полка, так и морские пехотинцы, военнослужащие других подразделений Вооруженных сил Украины, пограничники и так далее. В тот день вернулся и Геннадий Харченко. В интервью проекту Украинской службы Радио Свобода "Новости Приазовья" он рассказал о том, что происходило в Мариуполе в начале масштабного российского вторжения, что собой представляла оборона города и что военные из "Азова" пережили в российском плену.
До 2014 года, когда Россия в первый раз захватила украинские территории, аннексировав Крым, а затем и часть Донбасса, Геннадий Харченко был историком, переводчиком, экономистом и спортсменом. В 2014 году он пошел на военную службу. Как говорит сам Геннадий, в большей степени защищать свою родину – это призвание.
– Было понятно, что речь идет о войне, что это гибридная война. Оккупация Крыма, попытка распространить так называемую "русскую весну" на юг и восток Украины. Были определенные ожидания, что население этих регионов поддержит пропагандистское идеологическое мероприятие, предложенное нашим северным соседом. Но полной неожиданностью, в какой-то степени и для нас самих, стало то, что наше население самоорганизовалось и что жители восточных и южных регионов сами помешали российской интервенции, российской агрессии. Только потом настало время удивляться российским пропагандистам, а впоследствии и российским военным, – говорит Геннадий Харченко.
Он добавляет, что события Революции Достоинства оказали огромное влияние на всех украинцев. По его словам, для многих нынешних украинских военнослужащих именно они стали отправной точкой. По мнению Харченко, в дальнейшем чем агрессивнее были действия России, тем сильнее становилось сопротивление украинского народа. Поэтому полномасштабное вторжение для многих было ожидаемым: "Все еще из истории знают, что Россия никогда не позволит Украине быть независимой. Что это то право, которое нужно отвоевать".
"Не были готовы к масштабному вторжению"
Геннадий Харченко считает, что в Украине не учли события 2014 года, что доказывает оккупация новых территорий страны Россией с 2022 года:
– Многие стратегические и тактические направления не были подготовлены, поэтому мы не были готовы встречать врага. Это суровая правда, и, к сожалению, до сих пор никто не понес наказание за такое бездействие. Были сложные ситуации, которые возникали, когда были захвачены украинские города, в плен попадали украинские военные – эти случаи нужно расследовать, должны быть сделаны определенные выводы. Если бы сделали выводы после Иловайска, когда военные попали в "котел", то есть в окружение, я думаю, ситуация с Мариуполем не возникла бы.
Мариуполь: усилий одного "Азова" было мало
Геннадий Харченко считает, что масштабное наступление России было очевидным, однако, по его словам, план по обороне Мариуполя был составлен небрежно:
– О наступлении писали военные журналисты, которые разбираются в этой тематике, что Донбасс, а также удар на направлении, обеспечивающем связь с Крымом, будет основным. Это было совершенно очевидно. В соответствии с этим должны были быть подготовлены определенные оборонные позиции. Мы делали выезды, готовились, но скажу так: усилий одного "Азова" было мало. План обороны города был крайне небрежно подготовлен, можно сказать, он отсутствовал. У нас были определенные огневые позиции, их заняли по приказу командования полка, но боевой слаженности или какого-либо проработанного и понятного плана не было.
По словам военного, когда стало ясно, что город находится в окружении, командир Денис Прокопенко приказал "не сдаваться при любых условиях и держаться до последнего".
– Все ему доверяли. Мы, конечно, понимаем, что это было не только его личное видение или его приказы. Он получал приказы из штаба и рассчитывал на помощь, отдавая нам приказ защищать Мариуполь до последнего. Были приняты и некоторые другие волевые решения: тактические, стратегические. Когда мы находились на "Азовстали", Прокопенко отдавал приказ под огнем выдвигаться и спасать пострадавший от обстрелов полевой госпиталь, тушить там пожар. Это были крайне суровые решения – спасать ли товарищей, оказавшихся под обстрелом? Но это были необходимые решения, равно как и сдаваться в плен. Мы до последнего надеялись, что нас деблокируют. Хотя лично я понимал, что у этой проблемы уже нет военного решения. Тогда мы надеялись на дипломатические мероприятия в этом направлении со стороны третьих стран или со стороны каких-то международных обществ или организаций. При этом мы до последнего держали оборону, и, когда пришел приказ сдаться в плен, никакого сомнения не было. Все выполняли приказ держаться, и все выполняли приказ сдаться в плен.
Российские военные не верили, что удастся захватить Мариуполь
Харченко вспоминает первые удачные бои против российских войск. Тогда казалось, что захватчикам Мариуполь не по зубам. По его словам, даже сами военные РФ в это не верили:
– Вообще-то я командир минометного расчета, но нам предложили выбрать более мощное оружие, взять гаубицу. У меня уже был опыт в 55-й бригаде, поэтому буквально за ночь я научил ребят обслуживать гаубицу, мы ее немного подремонтировали и отправились на позицию. Когда мы уничтожали колонну российской техники, российских военных, честно говоря, было мнение, что их наступление прекратится, потому что потери врага были просто невероятными. Они сдавались, они сами не верили, что им удастся захватить Мариуполь.
Первые ощутимые удары российской армии приняли на себя объекты гражданской инфраструктуры, особенно жилые дома, рассказывает Харченко:
– Когда полетели первые российские снаряды, российские ракеты, то это были частные дома, это были жилые массивы и объекты городской инфраструктуры. Восстанавливать это было невозможно, жизнь была полностью парализована. И я понял, что они ни перед чем не остановятся. Они не жалеют ни своих, ни мирных жителей. И это была настоящая гуманитарная катастрофа. Нет еды, нет воды, нет достаточного количества убежищ. До вторжения, вероятно, довольно легкомысленно относились к гражданской обороне города – я говорю об отсутствии бомбоубежищ, коридоров возможной эвакуации населения, знаков оповещения. Сейчас этому уделяют больше внимания. Хотя мне кажется, что и этого недостаточно. Но тогда ничего этого не было. И такая жестокость вызывала как удивление, так и абсолютную ярость, желание отомстить, потому что те небольшие поселки, которые стояли на пути в Мариуполь, полностью уничтожались, никто не разбирался, кто там был. Так же как и роддомы, школы, драматический театр. А вину потом пытались переложить на украинских артиллеристов и танкистов.
"Паника, постоянные крики"
Боец "Азова" вспоминает, что впоследствии российские военные заставляли украинских врачей с оккупированных территорий признаваться в фейковых преступлениях:
– От них требовали признать, что они делали операции по отрезанию мужских половых органов российским пленным. Врачей избивали, чтобы они брали вину на себя, оговаривали себя. Это делалось с большой жестокостью. И, как ни странно, ни один российский военный или россиянин не подверг сомнению подобные материалы. Мы общались во время пребывания на гауптвахтах, видели задержанных осужденных российских военных или военных, которые нас охраняли, работников колонии, и они говорили, что знают о таких случаях. Но, когда я просил привести в пример хотя бы одного конкретного человека, они не могли назвать какое-то имя. Ведь я сам видел, где были наши врачи, чем они занимались, кому они оказывали помощь, как это было.
По его словам, многие рядовые врачи, не военные медики, оставались в Мариуполе на своих рабочих местах, проводили операции, оказывали психологическую помощь, предоставляли убежище горожанам:
– Тогда была паника, постоянные крики. Люди вообще не могли понять, что делать, как работать при постоянных обстрелах. Я думаю, что врачи совершили настоящий подвиг, те, которые оставались на своих местах.
В начале вторжения в Мариуполь удавалось организовать эвакуацию мирных жителей из-под обстрелов.
– Российские войска требовали, чтобы мирные жители носили такие же знаки различия, какие были у российских военных, – белые повязки на руке и на ноге. Они намеренно заставляли мужчин подходить близко к украинским позициям с опознавательными знаками российской армии или, наоборот, заставляли убирать какие-то заграждения или какие-то элементы фортификаций, провоцируя украинских военных, чтобы они открыли огонь. За невыполнение этого требования был расстрел. Еще проводилась мобилизация – они задерживали мужчин, сразу вручали им военный билет и говорили: "Вы находитесь в Мариуполе, поэтому должны искупить свою вину кровью". В чем вина мирных жителей, оказавшихся в том аду, я не понимаю.
Харченко говорит, что российские войска демонстрировали жестокость с самого начала операции по взятию Мариуполя, а затем и в оккупации.
Об "Азовстали"
Россия продолжала осуществлять штурмы металлургического комбината "Азовсталь" в Мариуполе все время, пока там находились украинские военные, даже во время так называемого прекращения огня, о котором объявляли российские силы, рассказывает Харченко. Он вспоминает, что тогда все время работали снайперы:
– Было условие передвижения или вывода гражданских под белым флагом. И когда наши эвакуационные группы выходили с этими белыми тряпками, российские пропагандисты подавали это как сдачу в плен. Обстреливались даже эвакуационные группы, которые выводили гражданских, по ним работали снайперы. "Рэдис" (командир "Азова" Денис Прокопенко. – Прим. РС) сказал, что мы не можем вывести гражданских из-за того, что постоянно меняется "ландшафтный дизайн". Были такие завалы, что провести там людей было невозможно, нужно было время для того, чтобы расчистить завалы. Этого времени нам не давали. Россияне говорили, что воспринимают это якобы как возможность для нас соорудить оборону, фортификационные сооружения, и по нам снова открывали огонь. Очень многие ребята погибли, не только отражая штурмы, но и пытаясь вывести гражданских лиц из "Азовстали".
Среди тех мирных жителей, которые прятались на заводе "Азовсталь", были самые разные люди, в том числе и настроенные пророссийски:
– Возникали конфликты из-за разницы взглядов. Но все равно все готовили еду, все получали оставшиеся продукты, воду.
По словам Геннадия, на "Азовстали" было очень много потерь. Основную угрозу представляли российские бомбардировки ФАБами. После падения этих бомб даже рядом с самыми мощными бункерами они разрушались.
– По меньшей мере два бункера были разрушены так, что было много жертв, много потерь. Но даже погибших удавалось эвакуировать. Был специальный рефрижератор, куда складывали обгоревшие и изуродованные тела, которые потом невозможно было опознать. Первыми на обмен отправляли погибших товарищей. Конечно, не всех удалось спасти, не все тела удалось найти, но старались откопать и сохранить останки всех погибших, с большим уважением к ним.
Еленовская колония: первыми с пытками столкнулись танкисты
После выхода с металлургического комбината "Азовсталь" и попадания в плен Геннадий Харченко, как и большинство военных, оказался в Еленовской колонии, где пробыл с 18 мая по 29 июля 2022 года.
– Сначала в Еленовской колонии ко мне не применяли пыток или физического воздействия. Первыми с этим столкнулись танкисты, потому что допросы проводились в зависимости от военной специальности. Сначала отобрали ребят-танкистов, на них начали заводить уголовные дела. И уже в рамках этих уголовных производств начались издевательства, начались избиения с требованием нужных для российской стороны признаний. Они требовали свидетельских показаний, что именно они "уничтожали гражданских", что они "виновны в разрушениях и гибели гражданских лиц" в роддомах и в драматическом театре. Сама колония была совершенно не готова к содержанию в ней людей. Это бывшая колония для малолетних преступников. Мы сохраняли военный уклад. Были назначены старшие командиры, как и в подразделениях, так же передавалась информация, так же шла разъяснительная работа – поддерживать друг друга, что следует, а что не стоит говорить во время допросов. Манеры, поведение остались военными. И чтобы это сломать или спровоцировать общественный взрыв, был устроен теракт, был устроен подрыв.
"Начался шум, крики, яркое пламя"
По словам Геннадия Харченко, он находился как раз в том бараке, в котором произошел теракт, и в результате взрыва погибли военные "Азова":
– Это было старое производственное помещение с большими промышленными станками, где было много машинного масла. За короткий период туда согнали ребят из разных бараков, и стало понятно, что мы должны там как минимум зимовать. К зимовке колония была совершенно не готова, и нам объяснили, что нужно делать ремонт. Если бы переселили один барак и начали ремонт, тогда все было бы понятно, но многое указывало на то, что речь идет не о ремонте. Многое свидетельствовало о том, что происходящее не случайно. Я считаю, что это был термобарический снаряд. Это было похоже на подрыв, а никак не "прилет" или попадание ракеты, снаряда или мины. Это было похоже на подрыв извне. В этот момент я находился в самом бараке. Произошла яркая вспышка. Начался шум, крики, яркое пламя. Все проснулись и не могли понять, что происходит. Вокруг было очень много погибших. Даже когда снаряд попадает в толпу, то больше раненых, а тут сразу было много погибших.
Геннадий вспоминает, что после взрыва начало гореть машинное масло, которое было в станках, и температура начала увеличиваться. Те, кто уцелел, начали выносить раненых и погибших из пылающего здания.
– У меня были ожоги второй степени, торчало несколько обломков, и мои товарищи помогли мне – вытащили эти обломки.
По словам Харченко, к раненым долгое время не пускали ни штатных медиков, ни тех, кто находился в бараках колонии. Из-за этого некоторые тяжелораненые бойцы "Азова" умирали на улице. Геннадий рассказывает, что вернулся в барак, чтобы увидеть и понять, что могло стать причиной взрыва, но воронки или других следов от попаданий он не обнаружил. Впоследствии некоторых раненых увезли в больницу. Эвакуацию из колонии осуществляли в военных грузовиках, но из-за ненадлежащих условий транспортировки несколько раненых украинских военных скончались.
– Тех, кто не был ранен или у кого были небольшие ранения, перевели в штрафной изолятор – в камеру, рассчитанную на 6 человек. Там было гораздо больше людей, несколько десятков, и они находились там в ужасных условиях. Это тоже было попыткой скрыть следы этого преступления. Несколько обломков я пытался спрятать, чтобы потом иметь возможность доказать, что это не было оружие украинского производства, что туда не украинский снаряд попал. Но во время одного из обысков их обнаружили и очень тщательно проверили.
Донецкое СИЗО, Горловская и Макеевская колонии
После теракта в Еленовке Геннадий Харченко некоторое время находился в госпитале Донецка, затем был переведен в заключение. Он не захотел рассказывать более подробно, что происходило с ним и другими пленными украинцами в этих тюрьмах. По его словам, это может травмировать родных пленников.
– Было приблизительно восемь этапов. Это ведь страна с очень "хорошими" традициями пенитенциарной, карательной, уголовной системы. Концлагеря, перемещения, этапы, зэки – это все у них в крови. Иногда нам меняли места содержания, для того чтобы было максимально трудно проследить, где мы находимся, в каком мы состоянии, – Еленовка, донецкое СИЗО, донецкая гауптвахта, Горловская колония, Макеевская колония. Всюду разные условия содержания, разное отношение к военнопленным. Есть ребята, у которых этих этапов было более десятка и даже более двух десятков.
О российском приговоре
Геннадия Харченко судили в оккупированном Россией Донецке. По словам военного, заседания там проходили в очень быстром темпе, потому что таких дел, какое было возбуждено против него, было очень много.
– Им нужно было переложить вину за разрушение города, за гибель гражданского населения на украинских военных. Мое "уголовное дело" было объединено с "уголовным делом" ребят из моего расчета. Я говорил, что мы совершенно четко видели, куда именно падают наши мины, а мы работали с минометной установки по колоннам, которые заходили в город по двум улицам – Азовстальской и проспекту Победы. Наблюдавший за нашей работой корректировщик был на огневой позиции и проверял, чтобы не было попадания в жилой сектор. Такая возможность теоретически была, но даже теоретически разлет обломков на 25–50 метров не мог привезти к таким многочисленным разрушениям, которые были.
Геннадия в подконтрольном России суде Донецка обвинили в "разрушении двух жилых домов" и нанесении "легких телесных повреждений" человеку, оказавшемся в этом районе.
– В нашем "приговоре" была такая фраза, что "российских войск там не было, что мы стреляли по гражданскому населению исключительно из человеконенавистнических соображений, что те, кто были за Украину, уехали, в Мариуполе остались только коллаборанты, и поэтому мы считали, что они также подлежат уничтожению". Это дословно написано в материалах дела. Там также отмечалось, что российских войск на левом берегу тогда не было, но в другом абзаце было написано, что "ответным артиллерийским огнем минометная установка была уничтожена". И я спросил: если не было российских войск, то кто же разрушил нашу минометную установку? Те бабушки, которым мы вроде бы повредили домовладение? Тот мальчик или мужчина, случайно получивший ранения от российских снарядов? Судья, бывшая жительница Донецка, взяла наше дело и сказала: "Боже, какую ерунду они пишут".
Геннадий и другие украинские военные, которые проходили обвиняемыми по этому делу, не признали вины. За это подконтрольный России суд Донецка добавил в приговор еще один год заключения.
По мнению Харченко, у войны, которую Россия развязала против Украины, нет исключительно военного решения. Он признает, что пока Украине не удается победить Россию на поле боя, но он уверен, что в итоге победа все же будет за Украиной:
– Советский Союз распался из-за военных действий в Афганистане, экономических санкций, дипломатического осуждения всего цивилизованного мира. Я уверен, что Украина победит, цивилизованный мир победит. Это должен быть комплекс мер: дипломатических, экономических, политических, культурологических, а также военных – сдерживание вооруженной агрессии. Иного выхода у нас нет. Как говорил барон Мюнхгаузен: "У меня было два выхода: либо выжить, либо погибнуть". Давайте так же будем выбирать, – говорит Геннадий Харченко.
Российское масштабное вторжение в Украину продолжается с 24 февраля 2022 года. В Москве отрицают, что ведут против Украины захватническую войну и называют это "специальной военной операцией". Российские власти также отрицают, что совершают преступления против мирных жителей Украины.
